Вальс под дождём
Шрифт:
Толпа народу уплотнялась за счёт вновь прибывших. Я видела впереди себя застывшие спины и вытянутые шеи. Люди выскочили из дому кто в чём, поэтому на Светлану Тимофеевну никто не обращал внимания. Казалось, что воздух вокруг ретранслятора вибрирует тревогой. Я почувствовала на плечах мамину руку. С другой стороны меня обнял папа, и мы так и стояли, прижавшись друг к другу, не в силах сдвинуться с места от оглушительного сообщения правительства.
Война… война… война. Я увидела рядом с собой человека с остекленевшими глазами и не сразу поняла, что они принадлежат Светлане Тимофеевне.
–
Она растерянно лепетала про мужа и вопросительно озиралась вокруг, словно надеясь, что кто-нибудь из толпы вдруг скажет что-то спокойное и уверенное, отчего лица людей разгладятся и тревога мгновенно улетит прочь.
– Света, пойдём домой, – обратилась к ней моя мама. – Пойдём, тебе надо одеться.
Она взяла соседку за руку, как маленькую, и та послушно засеменила сзади, бесконечно повторяя слова про мужа, про границу и про то, что их ребенок сейчас у бабушки в Ленинграде, но в Ленинграде наверняка безопасно, и самолёты с бомбами туда точно не долетят.
Я шла за родителями и не понимала, как получилось: десять минут назад был мир, а сейчас вдруг война? Ведь на улице воскресный день, светит солнце, а листва деревьев по-прежнему отбрасывает на тротуар ажурные тени, наш новый дом блестит чисто вымытыми окошками, и в витрине булочной стоит огромная корзина, полная калачей и сушек.
К телефонной будке тянулась длинная очередь. Девушка на скамейке, закрыв лицо руками, плакала навзрыд. Маленький мальчик с воздушным шариком держал мороженое, а мама вытирала ему рот платком. Детали обстановки врезались мне в память и застревали глубоко внутри, потому что война уже стояла у порога и барабанила в дверь железным кулаком.
Я тронула папу за локоть:
– Мне надо пойти в школу. Наверное, все наши уже там.
Папа кивнул:
– Да, конечно, а мы с мамой сейчас пойдём на завод.
– Можно я с вами на завод?
Я подумала, что заводчане наверняка знают больше, чем школьники, и от рабочих я, скорее всего, услышу важные новости про то, что танки наши быстры, и самолёты – сталинские соколы – летают высоко, и вообще, война продлится месяц, от силы два, потому что наша армия – самая непобедимая и отважная.
Папа пригладил рукой волосы, и этот привычный жест немного рассеял мою тревогу.
– Хорошо, пойдём. Только отведём домой Светлану и переоденемся. – Он поглядел на мамины тапочки и удивлённо посмотрел на себя. – Боже, я даже не заметил, что выбежал в майке.
– Ты думал, что начался пожар, – осторожно предположила я.
Папа вздохнул:
– Да, дорогая. Боюсь, что именно он и начался.
Хотя в его тоне преобладали сдержанные нотки, по моей спине пробежал холодок. Я вспомнила про сожжённую Москву во время нашествия Наполеона и хотела переспросить папу: ведь сейчас точно такого не случится? Немцы не смогут дойти до Москвы, ведь здесь все мы, правительство, Кремль, Сталин! Мы не сдадим Москву! Я расправила плечи, подняла голову и стала упорно, в такт шагам твердить эту фразу. Твердила до тех пор, пока мы не дошли до самого дома.
Я несколько раз была у родителей на заводе. Мама работала в заводоуправлении, а папа в механическом цеху, мастером. Обычно для посетителей выписывали пропуск, но сегодня мама просто объяснила на проходной:
– С нами дочка.
И пожилой охранник согласно кивнул головой:
– Проходите.
По его лицу текли слёзы. От того, что сильный старик с широкими плечами и окладистой седой бородой плачет, мне стало жутко. Тоже захотелось зареветь как маленькой, чтобы мама взяла на руки, поцеловала и сказала: «Не бойся, я с тобой».
Тогда я уткнулась бы в мамино плечо и стала поглядывать вокруг одним глазом, твёрдо зная, что в её руках мне хорошо, уютно и безопасно.
Через проходную сплошным потоком шли заводчане. Мама с папой здоровались, пожимали руки, с кем-то негромко разговаривали. Я увидела несколько молодых ребят – моих ровесников – и позавидовала, что они рабочий класс, взрослые, а я обычная школьница и считаюсь ребёнком.
Рупоры ретрансляторов разносили по территории речь Молотова, которую повторял диктор. Короткие, рубленые фразы доходили до самого сердца, придавливая к земле и заставляя людей сплачивать ряды в единый монолит из множества песчинок, таких как я, мама, папа или та женщина в синей спецовке, что наступила мне на ногу.
Чтобы не потеряться, я взяла папу под руку, но тут же опомнилась: не время сейчас ходить под ручку, как на прогулке.
– Не может быть, чтобы война продолжалась долго, – говорил кто-то позади нас.
– Наши им дадут огонька! У меня сын в армии, напишу ему, чтобы бил покрепче фашистскую гадину, – ответил хриплый бас с сиплым дыханием завзятого курильщика.
– Товарищи! – горячей волной пронёсся над нами мужской голос, мгновенно оборвав все разговоры и шорохи.
Люди замерли. Я встала на цыпочки и увидела, что посреди заводской площади стоит грузовик с несколькими людьми.
– Директор завода, парторг, комсомольский вожак и профком, – быстро пояснила мама.
– Товарищи! – Директор завода взялся рукой за отворот пиджака и подался вперёд. – Дорогие товарищи! Сегодня без объявления войны на нас напал жестокий и коварный враг – фашистская Германия. Гитлеровские самолёты бомбят наши города и сёла и рвутся через границу, чтобы убивать и грабить! В четыре часа утра был нанесён бомбовый удар по Севастополю и Прибалтике, горят Каунас, Киев и Житомир! Красная армия ведёт тяжёлые бои! Но мы все как один, от мала до велика, поднимемся во весь рост и дадим врагу достойный отпор. – Директор обвёл глазами собравшихся.
Под его взглядом я почувствовала себя выше и старше. Он сказал: все от мала до велика, а значит, и я тоже должна встать на защиту Отечества и не струсить.
– Первое, к чему я вас призываю, товарищи, – это дисциплина! – продолжил директор. – Дисциплина, дисциплина и ещё раз дисциплина. Только так мы сможем собрать силы воедино и сокрушить врага! – Он стиснул руку в кулак и взмахнул им в воздухе, как кавалерийской шашкой.
– Да немцы от нас скоро драпать будут! – звонко взлетел и потух чей-то бодрый выкрик.