Вальсирующие, или Похождения чудаков
Шрифт:
Поэтому мы могли расслабиться. Что мы себе и позволили в течение целой недели.
Мы здорово расслабились. Освободили от напряга мускулы и нервную систему. Ни один сустав у нас не скрипел, складки на одежде были в идеальном состоянии. В деньгах мы не нуждались. Мы были красивы, нам было хорошо. Мы мурлыкали. На нас приятно было смотреть. Мы так и лучились, никто бы нас не узнал, мы помолодели на десять лет. Я сам себе не верил, что рядом со мной на мягком сиденье развалился Пьеро. Я пребывал в шоке, когда разглядывал себя в зеркальце машины.
Теперь мы выглядели двумя вполне приличными молодыми людьми, которые со всеми мерами предосторожности катили на почти новой машине, не превышая 110 км/час. К тому же это была машина марки «диана-6». Мы строго выполняли все правила движения, правила вежливости и вообще все прочие правила.
Мы
Мы тормозили, чтобы пропустить вдову или сиротку, мы тормозили всякий раз, чтобы пропустить несчастного слепого.
Нас ставили в пример. С нами сравнивали. Женщины завидовали нашим матерям, у которых такие воспитанные мальчики. Их собственные волосатые и прыщавые сынки с ходу подвергались суровому разносу.
Мы бессовестно подлизывались. Улыбались маленьким детям, доказывали мамашам, что их младенцы похожи на них.
Невероятно приятно было разыгрывать из себя хоть какое-то время обыкновенных буржуа… Можете себе представить, какой это приносило результат! Мы словно впервые увидели солнце, голубое небо и облака… Мы покачивались, как новорожденные, решившие сразу встать на ноги, чтобы поскорее вылезти из-под подола своей маменьки… Мы делали первые шаги в незнакомом нам мире, где никто не поглядывал на нас искоса. Мы растворились во всеобщем уважении.
Люди шли по тем же тротуарам, что и мы. Подчас мы их даже задевали. Мы нарочно, удовольствия ради, запутывались в их роскошных духах, и они извинялись, пугались, что сделали нам больно. Они сходили с ума при одной мысли, что могут оставить синяк.
Никто не спрашивал у нас документы. Даже фараоны очень вежливо давали всякие справки. Это было так приятно, что мы бесконечно звали их на помощь. На каждом перекрестке мы интересовались, как проехать, сколько времени и где почта. Они отдавали нам честь, подчас не обращая внимания на образовавшуюся пробку, на недовольных водителей, чтобы только потолковать с нами. Не было более симпатичных людей на свете, чем эти стражи порядка! Мы сталкивались все время исключительно с приятными и симпатичными людьми. Они были без ума от нас, так хорошо мы себя вели. Мы были самыми красивыми, самыми лучшими, самыми совершенными молодыми людьми. И они боролись за право первыми протянуть нам руки. Все желали стать нашими крестными. Впервые в жизни мы чувствовали себя членами большой дружной семьи.
Мы имели право трогать все, заходить куда хотим. В магазине мы уступали дорогу дамам, предлагали поднести покупки. Мы по-детски улыбались продавщицам с шиньонами, чтобы они нас баюкали, баловали, показывали свои титьки. Вместо этого они говорили о размерах, распорках в паху, застежках, обкалывали булавками, размечали мелом, крутили во все стороны, позволяя своим рукам дотрагиваться до чего угодною. Мы просили пощады, но они так дивно пахли, стоя на коленям перед нашими ширинками, что приходились прислоняться к стене, чтобы не упасть или не проявить неуважения, особенно когда они шастали с сантиметром сами знаете где. Но мы держали себя корректно. Так мы обзавелись одежкой выпускников лицея. Свои же пожитки унесли в больший пакетах.
Мы ещё не привыкли ходить во фланелевых брюках с новенькими складками. От них у нас чесались ноги, и мы пошатывались. Воздух дорогих кварталов пьянил нас, таким он был чистым, надушенным, полным обещаний. Мы позволяли себе такое опьянение.
У нас болели ноги в скрипучих мокасах. Мы выглядели настоящими мужчинами с пакетами в руках. И были готовы принять участие в конкурсе красоты. Нам недоставало только собаки. Да еще младшей сестрички с конским хвостом и в лакированных лодочках.
Ели мы только мягкую пищу в забегаловках: кнели, лапшу, сладкий крем, кефиры.
Иногда мы срыгивали и пачкали галстуки.
Мы вели себя, как добропорядочные сыновья своих родителей, уверяю вас.
Вечером, с наступлением ночи, мы разыгрывали, будто пора домой, что отец будет ворчать за опоздание к ужину. Ясно, что ему просто нужно размяться. Я придумывал, что у нас есть обожающая мать, которую мы так и не увидим раздетой, ибо по ее требованию обязаны стучать в дверь, прежде чем войти в комнату, где с большим вкусом расставлены цветы; она станет играть для нас одних на рояле и устроит скандал, если какой-нибудь мужчина, даже лучший друг отца, преподнесет ей букетик цветов. Она не пожелает видеть его за столом и отвергнет все извинения…
Свою мать, как вы поняли, я видел лишь пять дней в течение месяца: когда у нее были месячные.
«Ее история, – рассказывал я Пьеро, – это настоящая драма, сам
3
Бо (beau) – «красивый».
Тем временем моя мама стала потихоньку надуваться. Каждый месяц ходила к подружке ночевать – у них был одинаковый цикл. Но она надувалась и надувалась. А так как была еще совсем девчонкой, то это долго было не очень заметно. Скандал разразился на пятом месяце, когда уже стало поздно что-то предпринимать. Оставалось только плакать. Еще до своего рождения я исторгал одни слезы. Мою мать прогнали прочь, награждая всякими проклятиями. Ее унес тайфун проклятий. Но она быстро научилась, как жить. Достаточно было, оказывается, улечься на спину, как начинали капать монеты… К моему рождению она соорудила мне прекрасные ясли. Она дожидалась, когда ее подонок выйдет из тюряги, и регулярно писала ему. Сообщала новости о нас обоих. Писала, что работает гладильщицей. Что было неправдой только наполовину. А этот Бо чихать хотел на нее. После отсидки он растворился за горизонтом. Мы никогда о нем так ничего и не узнали… Он действительно был ничтожеством, матери пришлось признать правоту своих стариков. Это были гнусные людишки, но все равно оказались правы. Самое ужасное в разыгравшейся драме заключалось в том, что правы оказались мудаки. Хуже этого не бывает…»
Шикарным шлюхам, которые умели молчать и работали в приличных барах, мы под большим секретом рассказали, что мы братья и что это у нас в первый раз. Что потеряли мать в раннем возрасте и восемь лет провели в церковном учебном заведении. Что наш отец-нотариус был таким строгим, что запрещал общаться с девочками из страха, что мы забросим учебу. Каникулы мы проводили у других отцов церкви, в Германии, чтобы выучить язык. Что сдали экзамены на бакалавра и получили право растранжирить свои сбережения в обществе прелестных женщин и так отпраздновать свой успех. Наконец, что завтра мы уезжаем назад в Мюнхен и у нас мало времени.