Вальсирующие со смертью. Оставь ее небу

Высота каменной стены превышала шесть метров. Ее мощь, крепость и неприступность рушили все надежды на преодоление этого препятствия, отделявшего их от свободы.

Прогулка по тюремному двору, напоминавшему огромный глубокий колодец, подходила к концу. Он еще раз осмотрелся вокруг. С трех сторон стены,

Яркое палящее солнце стояло в зените и прожигало горячими лучами тяжелую тюремную робу. Прогулка превращалась в пытку, а легкие вместо свежего воздуха забивались песком и пылью, поднятыми с земли тяжестью кованых башмаков огромного стада заключенных.

Кто–то похлопал его по плечу. Он оглянулся.

— Есть разговор, Роман Филипыч.

Маленький тщедушный зек выглядел на его

фоне козявкой. Он присмотрелся к его морщинистому лицу и понял, что этот сморчок не опасен.

— Говори.

— Не желаете перемахнуть через эту стену?

Роман поморщился. Он не любил шуток.

— Вали отсюда!

— Зря вы так. В таких местах хохмы не в почете. Я дело говорю.

— Что ты можешь, сморчок?

— Ничего. Я — обычная шестерка. Если вы примете условия, то с вами поговорят серьезные люди.

— Говори.

— Сто кусков.

— Гарантии?

— Расплата по факту. Ваш ответ?

— Да.

— В камере к вам подойдет человек. Он продолжит наш разговор.

Низкорослый щуплый человечек отошел и растворился в беспорядочной толпе заключенных.

Время прогулки закончилось, заключенных развели по камерам.

Вонь, теснота, дым, гул, кашель, развешанное по нарам белье, дикие глаза и татуированные тела разного сброда со всех концов России.

Он стоял на табурете и смотрел в окно, держась руками за решетку.

С пятого этажа тюремного здания возвышающимся над стеной был виден город. Залитый огнями, он напоминал звездное небо. Там была жизнь, а здесь его ждала смерть. Одна глупая бездарная оплошность, и он соскользнул в пропасть. О каком спасении можно думать при падении в бездну? Слишком большая высота, слишком скалистое дно.

— Присядь, покурим, Калган.

Рядом с его табуретом стоял еще один. На нем сидел саратовский авторитет Клык и крутил в руках коробок со спичками.

Роман спрыгнул с табурета и, сев на него, достал сигареты.

— Покурим.

Они задымили. Два разных, непохожих человека, относящихся к одной касте криминального мира, но прожившие разные жизни и имеющие противоположные взгляды на все, что их окружало.

— Ты дал добро?

— Дал. Заводи свои куплеты, Клык.

— Вытаскивать тебя будут с той стороны. Условия жесткие. Сто тысяч долларов наличными.

— Уже слыхал. Не много ли?

— Это твоя жизнь. Попадешь в зону — сядешь на перо. Дупель имеет длинные клешни, он тебя везде достанет. Не мне тебя учить.

— Условия приняты. Но если риск превышает возможности, то лучше закончить песню не начиная.

— Вся твоя жизнь — риск! Много о тебе слыхал. Ты не из пугливых. Но шанса у тебя больше не будет. Не строй иллюзий, что сможешь соскочить на этапе. Не одна пара глаз за тобой приглядывает. Дупелю многие хотят услужить. Он вор авторитетный, не нам чета. Отсюда и цена высокая.

— Не заламывай руки, Клык. Из уфимской пересылки еще никто не уходил на волю живым. Хотите снять меня при побеге? Толкуй про план. А я скумекаю, чего мне это будет стоить.

— Непосвященный я. Ребята работают деловые. Будешь выполнять инструкции. Никакой самодеятельности. Стену видел?

— Лбом не прошибешь, на крыльях не перелетишь.

— Вышек здесь нет. СИЗО в черте города стоит. Вид портить не хотят. За стеной проходит проспект. Глянь eще раз в окно. Там «журавлики» работают. Лампы на уличных фонарях меняют. Рукав «журавля» с люлькой на десять метров поднимается.

— Идею понял. Но во дворе нас два десятка краснопогонников пасут. И все с карабинами. Только дернись — и тут же свинца схлопочешь.

— Не мельтеши, Калган. Раз мужики за дело взялись, значит, сделают. За сто кусков можно постараться. Твой труп им не нужен. С него ничего не снимешь.

— Что делать надо?

— На стене метки есть. Завтра на прогулке держись дальнего угла. В пяти метрах к центру двора увидишь на стене цифру «девять», написанную углем. В полдень прижмись к стене и жди. У себя под подушкой найдешь марлю. Как только начнется базар, перевяжи себе дыхалку. Потом увидишь трос с крючком. Хватайся и не выпускай. Это все. Больше я ничего не знаю.

— Все понял. Но почему ты в хвосте остался? Тебе же на всю катушку отмотали. Сам дернуть не хочешь?

— Дорогое удовольствие. Ведь я общак у корешей не снимал и прожил жизнь с дырявыми карманами. Мне и в зоне почетное местечко найдут.

— Со мной пойдешь, Клык. Так мне спокойней будет. Выживем, я за тебя дам долю. Нет, так оба сдохнем. Если не блефуешь, то тебе терять нечего, кроме цепей. А если это подстава, то со мной в землю ляжешь.

Клык долго молчал, потом кивнул:

— Рискну.

На следующее утро все шло, как обычно, по расписанию. За сорок лет существования в уфимском СИЗО обходилось без приключений. Попытки к побегу, конечно, были, но они тут же пресекались. Однако эти отчаянные потуги обреченных загнанных дикарей никогда не были направлены на шестиметровый барьер, а только на ворота, которые охранялись взводом вооруженных солдат.

Заключенных вывели на прогулку. Двор размером в половину футбольного поля заполнился серой массой по квадратному метру на душу. Вдоль здания тюрьмы выстроилась охрана из вооруженных солдат. Из окон первого этажа за порядком следили надзиратели. Любые сходки и группировки тут же разгонялись охранниками, гулявшими в общей толпе. Здесь все всё знали и все всё слышали. Особой строгости не проявляли, но и спуску не давали. Охрана вела себя спокойно и даже лениво. Ну а зеки не желали попадать в карцер, который в этом СИЗО считался более жестоким, чем в других. На мелкие нарушения закрывались глаза, а крупных не происходило. Размеренная жизнь без волнений всех устраивала.