Валтасар (Падение Вавилона)
Шрифт:
– Никогда!
– решительно возразил Рахим.
– Лучше отдам за Икишани. Добра ей дам достаточно, чтобы она и её дети ни от кого не зависели.
– Интересно, сколько же добра ты не пожалеешь своей внучке. Ведь у тебя ещё три сына.
Рахим помрачнел.
– Не всегда дети радуют сердца родителей. Если откровенно, великий, то набаловала их твоя дальняя родственница и моя жена Нупта. Они получат то, что им положено, и даже немного больше, но все остальное должны будут заработать сами...
– Что касается Нупты, - перебил его Набузардан.
– я проверил, она действительно приходится мне троюродной
– Полагаю, на войне, - ответил Рахим.
– С Мидией?
– недоверчиво спросил Набузардан.
– Ты в своем уме, Подставь спину? Прежде, чем мы раздробим горцам зубы, вырвем их волосы, сокрушим печень, они жестоко потреплют наших храбрых воинов.
– Все равно победа будет за нами!
– решительно заявил Рахим.
– Да, победа будет за нами, - подтвердил Набузардан, - однако сколько она потребует жертв? Конечно, ради блага государства можно пойти на любые испытания.
– А другой войны, великий Набузардан, не предвидится?
– осторожно спросил Рахим.
– Не могу утверждать наверняка, но в настоящее время мысли молодого правителя направлены на восток, пусть Мардук поможет ему в этом начинании. Мардук всегда помогает тем, кого он облачает в царственность. А ты благодари своего покровителя Шамаша. Он дал мне знамение. Твоя Луринду приходится внучкой великому царскому писцу-сепиру Иддину-Набу, не так ли?
– Так, Набузардан, пусть твой илану будет сильным и могучим.
– Это упрощает дело. Я не говорю да, Рахим. Я говорю, это родство значительно упрощает дело, и я готов обсудить возможный брачный контракт между твоей Луринду и моим четвертым сыном Нур-Сином.
Рахим даже отпрянул, невольно сглотнул.
– Я мечтал отдать внучку за воина.
Набузардан неожиданно сел на тахте, даже руки вскинул.
– Наши мечты во власти небожителей.
– Это твое последнее слово?
– Да.
Глава 4
Вечером следующего дня Икишани вновь навестил Рахима. Зашел запросто, как ни в чем не бывало. Рахим сначала от удивления слова не мог вымолвить, молча слушал рассуждения торговца недвижимостью о видах на урожай, о знамениях, посланных богами.
– Слыхал?! Каждую полночь в Ларсе, в храме Эбаббара в небо вздымается огненный столб, а в Уруке разрушены два святилища. Одно сгорело, другое поразила молния. Представляешь, молния ударила, а грома не было! А в Сиппаре вот что случилась. Вдруг ни с того, ни сего среди ночи люди услышали вопли женщины: "Дети мои!
– кричала она.
– Дети мои! Мы погибли!" Но самое великое чудо явилось в Эсагиле. Стоило жрецу-светоносцу добавить напты* в чашу, как вдруг в ней полыхнуло огромное пламя, да не просто огонь, а в виде букв.... Все попадали на пол, затаились. И ничего не случилось! Пламя утихло и стало как прежде. К чему бы это?
– Зачем пришел?
– спросил Рахим, терпеливо слушавший незваного гостя.
Икишани поправил брюхо, сел поудобнее и укорил хозяина.
– Вот ты, сосед, сердишься на меня, а зря. Все дело можно в два счета уладить. Не передумал насчет внучки?
– Не передумал.
– Напрасно. Где ты найдешь ей ещё такого жениха, как я? Мало ли, вдруг тебя в суд потянут. Судиться - дело хлопотное, накладное, особенно если навыка не имеешь. И нет заступников среди великих. Здесь нужен верный и знающий друг. Что, спрашивается, ты к Набузардану зачастил, нынче он тебе не опора. Сам на волоске висит...
Икишани неожиданно прервал речь...
Рахим почувствовал холодок на сердце. Подобный озноб обычно нападал на него перед битвой - в тот самый момент, когда становилось окончательно ясно, что схватки не избежать. С годами это ощущение оформилось в предусмотрительные мысли, как ловчее вести себя во время сражения, как вертеться, на какой прием ловить соперника. Против полуголого воина из Египта или одетого в бронь и буйволиную кожу наемника-грека действовать надо было по-разному. Птицеголового Рахим обычно ловил на втором замахе, затем рубил сплеча или колол в брюхо - уроженцы Великой реки бойцами были неважными. Вот с греком приходилось возиться. Этих он старался брать снизу, метил в коленные сухожилия. К греку он обычно подкатывался по земле.
Между тем Икишани, как ни в чем не бывало продолжал расписывать себя, как самого подходящего жениха для Луринду. Затем заявил.
– Если мы породнимся, то спокойно уладим и вопрос о стене моего дома.
– Какой стене?
– встрепенулся Рахим.
– К которой примыкает твой дом и на которую опираются балки твоей крыши. За эти пятнадцать лет я ни разу не упоминал о том, что ты безвозмездно пользуешься моей собственностью. Пора подумать о плате за аренду.
– Я подумаю, - ответил Рахим.
Как поступить с Икишани, тоже следовало хорошенько обдумать. Спешить нельзя. Не без умысла тот насчет Набузардана упомянул. Не пустой это был интерес. После странной обмолвки насчет бывшего начальника царской стражи Набузардана ухватки Икишани, его наглость и недопустимая бесцеремонность, угрозы потянуть соседа в суд, чтобы вытребовать деньги за аренду чужой стены, выглядели совсем по-другому.
Рахим вздохнул, прикинул - на что же ты, старый дурак, рассчитывал? Неужели всерьез решил, что тебя, прошедшего огонь и воды начальника личной охраны прежнего царя, человека, знавшего все секреты и потайные ходы во дворце, оставят в покое?
Конечно, убить Рахима из-за угла, терзать по пустякам новым властям не с руки - декума в армии знали. Он пользовался уважением, особенно среди нижнего состава. Но если Рахим допустит промашку, обронит лишнее слово, упрекнет кого-нибудь из великих или, не дай Нергал, пригрозит кому-нибудь из новых сильных, беды не миновать.
Выходит, первый шаг он сделал удачно. Вот и Икишани сразу засуетился. Или там наверху, в царской канцелярии засуетились? Выходит, за каждым его шагом присматривают, и кого-то во дворце очень заинтересовала причина странного посещения Рахимом своего прежнего начальника. Кому-то из великих во дворце стало очень любопытно, о чем они с Набузарданом шепчутся? Посмел бы Икишани полгода назад задать Рахиму подобный вопрос? Да ни за какие сокровища мелкий торгаш и сутяга не решился бы шевельнуть своим подлым языком насчет того, куда Рахим ходит, с кем встречается, а тут вдруг осмелел. И про Набузардана проговорился: "...сам висит на волоске!" Тебе откуда известно, кто на чем висит?!