Вальтер
Шрифт:
Даниэль улыбнулся.
– Госпожа Марта, Ваш муж – мастер, каких не сыскать ни в одном королевстве. И ему, к моей собственной печали, достался самый плохой в мире подмастерье.
Низкую комнатушку, и без того загроможденную разной утварью, заполонили любопытные детские лица. Позади доброй хозяйки мелькнуло еще несколько фигур постарше.
– Даниэль, познакомься с Гильомом, – тетушка заботливо вывела из-за своей спины замявшегося долговязого юношу, чьи живые
Даниэль по-простому отер руки о сюртук и поклонился.
– Гильом завтра тоже участвует в турнире.
От голоса Марты улыбка на лице Даниэля тут же угасла.
– Хотел было сказать, что рад нашей встрече, не теперь, боюсь, мне нечем Вас порадовать.
– Полно тебе, Даниэль! – добрая женщина по-матерински обняла юношу. – Ты прекрасный боец, и, может быть, даже научишь этого мальчика некоторым твоим приемам…
– Марта, Вы же знаете… – Даниэль разочарованно отстранился от ее заботливых объятий. – Вы же знаете, выжить на турнире невозможно. А научиться искусству боя за один день – тем более. Есть просьбы, которые мне посильно решить для вас, и буду очень рад, если буду Вам чем-то полезен. Но здесь, к сожалению, не смогу помочь. Я пытался обучать мальчиков втайне от королевы, пока сам не осознал: этим я провоцирую их вербоваться в ряды добровольцев на турниры.
– Мальчик мой, – лицо Марты было неумолимо трогательным и добрым, – не бери на себя вину за чужой выбор. Это его решение – идти на турнир. Представь, как трудно матери отпускать сына на бой… Но это его выбор, его решение. Он уже взрослый и мы обязаны его отпустить.
Даниэль тяжело вдохнул.
– Не разрывайте мое сердце, Марта. Я – заложник своего положения, и я ничего не могу с этим сделать. Если он выйдет против меня на арену… Мне не дано выбирать.
Иногда единственный шанс выиграть в бою – это не прийти на него.
***
Теплый летний закат смешивал в небе над величественными кронами Шварцвальда узоры красного вина и лелеющих небосвод облаков. Не услышать уже пения птиц, не вдохнуть спокойный сонный вкус вечера, потому что в этот желанный день привычная размеренность жизни всегда неумолимо вытеснялась потоками жителей. Словно бурлящий поток, они стекались по жилам улиц и заполняли все подступы к каменной арене, возвышавшей свои чашеобразные своды почти до самых вершин исполинских деревьев, надежно окружающих город со всех сторон. Воздух пропитан криком толпы, неистовствующей, жаждущей, требующей. Жители опьянены сплетнями и весельем. Центральная улица переполнилась так, как заполняются до краев берега горных рек с приходом весенних дней, и даже многочисленной страже было сложно удержать узкий коридор, по которому приближенные Ее Величества должны были следовать к арене.
Остроконечные своды трибун вздымались далеко в небо, пестрея от красок: и чем ближе взгляд добирался до амфитеатра, во главе которого сидела королева, тем ярче и насыщеннее разливались цвета праздничных одежд подданных вокруг нее. Королевское ложе, украшенное дикими цветами и кокетливыми улыбками придворных дам, как магнит притягивало почтенных гостей праздника и безмерное любопытство остальных зрителей. Блеснула лучами заходящего солнца туго перетянутая золотая нить портьер, скрывающих от посторонних глаз ее любезную, всегда учтивую улыбку. Быть всеми любимой и самой никогда не любить – тоже дар. Но сама Верена думала о другом. Ждать оставалось совсем недолго.
Сердце арены, пропитанное темно-лазурной кровью тысяч боев, возбуждало жажду зрелища.
Многотысячный гул толпы стал нарастать с каждой секундой – это было добрым знаком того, что участники предстоящего поединка начали свой путь по живому коридору из зрителей, кто за мечтами, а кто за трофеями. Избранные из народа, желающие испытать судьбу ради возможности попасть в элиту королевства, облаченные в традиционные для турнира ливреи и котарди, шли на бой в надежде не проиграть. Смельчаку, сумевшему убить одного из королевских приближенных или хотя бы выжить после боя, сулилось не только большое вознаграждение, но и земля – главное сокровище королевства. Нужно ли говорить, что за все турниры королева не обеднела ни на одну монету, а владения ее – ни на фут земли.
Но тем, кто в тот момент шел к арене, мало думалось о конце. Добровольцы шли так, словно каждый из них уже был победителями – все взоры были устремлены на них, и зрители, протягивая к ним руки, кидали под ноги свежесобранные голубые цветы, подбадривая и боготворя. Они уже были героями для своего народа, они шли, чтобы оказаться хоть на время наравне с теми, кто был так близко к всемогущей короне. Перед ними отныне было только два пути: выжить среди неравных шансов на победу или умереть. «Что делает оба этих варианта не лишенными своей прелести», – пронеслось в голове Эдриана, когда его почти мистически недостижимая фигура медленно следовала к месту действия под овации, полагающиеся не столько его статусу, сколько страху, переходящему в восхищение.
Конец ознакомительного фрагмента.