Валюта смерти
Шрифт:
Алый цветок она видела сквозь слезы, всего мгновение, но Аня была готова поклясться, что он вошел в грудь больной, после чего кашель прекратился, и астма отступила навсегда.
Впрочем, Аня не гордилась этой своей сновидческой победой. Женя все время боялся, что его мама умрет, пока он на занятиях. Случилось наоборот. Возвращаясь из музыкальной школы домой, Женя был сбит машиной, можно сказать, на глазах у Ани и ее подруг. Кровавый шрам в виде буквы «V» на щеке у ее мертвого друга Аня видела во сне много лет.
Видела, видела, а потом забыла. Все забывается.
Стоп! Но тогда получается, что она, каким-то непостижимым образом, видела Женьку. Мальчика со шрамом, пытающегося докричаться до нее.
Нет, этого определенно не могло быть.
Аня невольно замотала головой, пытаясь собраться с мыслями.
Женя умер, когда они перешли в четвертый класс. И мальчик со шрамом был где-то такого же возраста. Возможно, у Жени были двоюродные братья или сестры и это его племянник, но тогда… нет! Может повториться лицо, но шрам!
Впрочем, чего она хочет от окружающей реальности, в то время как сама нарушает ее законы. Да и не одна она нарушает. Сколько еще безутешных вдов и сирот меняют последние деньги на черную валюту смерти, сколько народу каждый день путешествует на другую сторону Ахеронта?
А раз она так запросто, буквально за полторы тысячи долларов, может пересечь огненные воды и оказаться в объятиях любимого, то, быть может, и Женя посещал здесь своих родственников…
Может быть, много на свете покойников, ходящих среди люда живого, ищущих среди опоздавших к переправе своих…
На всякий случай, Аня решила повнимательнее присматриваться к встречным лицам, а то вдруг еще кого-нибудь пропустит, а какой шанс был. Встретиться и расспросить обо всем.
И еще, нужно было как-то разобраться в происходящем вокруг. Огненные кошки ей мерещатся, резиновая лодка идет по огненным волнам и ничего с ней при этом не случается, а тут еще и Казик заладил какую-то бредятину, не иначе как сон дурной увидел…
Хотя она же решила быть внимательней ко всему, в том числе и к снам. Поэтому Аня терпеливо выслушала рассказ Казика о застреленной соседке, сопоставила с открытой дверью и… решила немедленно предупредить Ираиду Александровну. Сон мог быть в руку.
Что же до якобы пропавших монет – да, они не валялись, как прежде, на столе или на диване, где мальчик обычно пересчитывал их, а обыскивать комнату в поиске валюты смерти она постеснялась. Небось, решил, что отниму, вот и припрятал. Тем не менее, следовало забрать у мальчишки хотя бы одну монету для передачи ее в «Явь», нужно было прикупить еще штучку или две у Вадима. Для отвода глаз, да и для передачи на анализ. Не то, чтобы она стремилась выполнять обещания, данные Яше, получая от них обещанные деньги. Дело было не в деньгах, а в том, что в следующий раз агенты «Яви» могли запросто не разрешить ей пересекать границу, и тогда либо она сгинет в огненных волнах Ахерона, либо не увидит больше Димки. То, что в «Яви» серьезно относились к своим обязанностям, она уже поняла. Рисковать не хотелось. Впрочем, и спешить особенно было некуда. Все равно пока на нее не выйдет кто-нибудь из «Яви», она понятия не имеет, как с ними связываться.
Оставалось ждать. Поэтому, начисто позабыв про соседку, Аня отправилась в ванну и сидела там часа два, отмокая и вспоминая произошедшие события. Успокоенный и напоенный чаем с медом, Казик давно спал на обжитом диване. Странное дело, но вид чужого ребенка в гостиной отчего-то не только не смущал бездетную Аню, а казался вполне естественным.
Жаль, что они с Димой не успели обзавестись детьми. Аня выбралась из ванны, заглянула в последний раз к Казику поправить съехавшее одеяло и вдруг не удержалась и поцеловала его.
– Мама. – Прошептал во сне мальчик.
Аня стояла какое-то время над ребенком, всматриваясь в его черты. Потом вернулась в свою комнату и улеглась спать.
Ночь. К Аниному дому подошли двое – ее папа Александр Семенович и пес Цербер. Подошли, но не зашли, не поднялись на огонек, потому что огонька-то уже и не было. Должно быть, заснула его Анечка, ну и пусть спит. Он-то хотел с ней поговорить, но теперь уж в другой раз.
Почему-то его не тянуло зайти к бывшей жене, да и друзья… какие это друзья, скорее уж приятели. А вот Аня – родной человечек.
Александр Семенович вздохнул и пошел домой кружными путями, разглядывая светящиеся в лучах фонарей деревья. Нет, не по этим дворам он должен был ходить со своим верным псом. По Елисейским Полям под мягкий голос Джо Дассена: «В солнечный день и в дождь, в полдень или в полночь, всё, что хотите, есть, на Елисейских Полях» по Монмартру, мимо Центра Жоржа Помпиду, к кабаре «Мулен де ла Галет» к кладбищу Монмартр… нет, пожалуй лучше вверх по лестнице к базилике Сакре-Кёр. Как же давно это было? Всего один только раз, и на всю жизнь. Всего один раз в реальности и постоянно во сне.
В Париж удалось попасть весной, когда вдоль сены цвели розовые сакуры и он, ошалевший от новых впечатлений, стаптывал ноги целыми днями гуляя по прекраснейшему из городов.
О, Париж… прекраснейший Париж. Нотр-Дам де Пари с его органом, витражами и скамьями, на которых так хотелось умереть, когда подошло время возвращаться домой.
Он и сейчас, просыпаясь, видит скошенную крышу мансарды, где он жил в ту единственную неделю, его преследует розовый цвет сакуры и невиданных в России розовых каштанов, иногда таких огромных, что дух захватывает. Когда по приезду в Питер оказалось, что взятый у приятеля фотоаппарат был сломан и не получилось ни одного кадра, Александр Семенович не огорчился, так как Париж навсегда отпечатался в его сердце. Теперь он мог в любой момент ощутить себя на улицах любимого города, почувствовать запах горячей выпечки, или вдруг оказаться сидящим под платанами на набережной Сены.
Сначала думалось, вот придет следующая весна, и… с тех пор он не был в чарующем Париже, но все это время Париж жил в нем.
«Надо будет отвезти Аню в Париж», – решил он, выходя из дворика ее дома, пес дернул поводок, приметив черную кошку с выводком пятнистых котят черепаховой масти. Александр Семенович шикнул было на пса, кошка зашипела, котята бросились наутек; почувствовав слабину, Цербер рванулся за улепетывающей мелюзгой, и, не удержав пса, Александр Семенович вдруг по инерции пробежал несколько метров мимо крутящейся в свете ночной иллюминации карусели перед зданием мэрии Восемнадцатого округа на площади Сен-Пьер, больно налетев коленкой на скамейку, на которой, мирно устроившись, спал укутанный в клетчатый плед клошар. Александр Семенович взвыл от боли, натягивая поводок. Карусель скорчилась в пружину и, подпрыгнув, вкрутилась в пространство, еще принадлежащее мистическому Парижу, который затянулся вдруг полупрозрачным пузырем, так что Александр Семенович мог видеть только его контуры. В ту же минуту, светя перед собой глазами, точно фарами, кошки бросились к ускользающей Франции, и, процарапав злосчастный пузырь сразу же в нескольких местах, скользнули в принявший их Париж, чтобы остаться в нем навсегда.