Валютчики
Шрифт:
— Мудрено говоришь. Скоро станешь как все. Здесь нужны дела, но не философские притчи..
Пока выходили новости о «Курске», на рынке было спокойно. Месяца два валютчики платили дань редким наездам отморозков, поджидавшим жертв в темных подъездах. За время работы ни один мент, занимающий положение, не предложил устроить засаду. Парни отбивались кто чем, приползали с перевязанными головами, перебитыми носами, синяками под глазами. Снова включались в начинающую казаться странной карусель. Возникал вопрос, зачем тогда пахать, если большую часть заработанного отнимают. Так продолжалось до тех пор, пока не грянул
Опять с Дона затянула песню низовка. Она продувала кожу на сапогах, забиралась под куртки с пристегнутыми поддевками. Нос, уши горели огнем. Дни стали короче, а ночи длиннее. В такое время пронесся слух, что бригадира скрутила ментовская служба безопасности. Правая рука начальника, лично собиравший с менял мзду. С десяток родственников на базаре, в других местах. Трехэтажный особняк, японский джип, собственное дело. Самому крутому из валютчиков делать нечего.
— Чем может провиниться верный пес перед хозяином? — В окружении менял пожимал плечами Бандыч, бывший ментовский начальник, за раз прокручивавший за приход не одну штуку баксов. Не брезговавший предлагать помощь по улаживанию неувязок. — Только тем, что с переедания с перепиванием обоссал и обосрал коврик в квартире с евроремонтом. Забыл, что из грязи да в князи. Вот и решили поставить на место.
Каким из способов насолил бригадир хозяевам, никто понятия не имел. Известно, что дыма без огня не бывает. Рынок обмена затаился, обсуждая детали ареста.
— Он не ожидал. Стоял возле двери ларька. Барсетка под мышкой, — объяснял потешный малый коллегам по профессии. — Подошли не один, предложили зайти в палатку. Призрак не понял. Его за рукава пуховика и во внутрь помещения. Ладони закрутили за спину. Призрак решил вырваться. Махнули подножку, в наручники заковали, пушку к виску. Призрак слюной исходил. Но ребята старались покруче. Пистолет отобрали, по схронам поскакали, наличку с запасом собрали. И увели. На Богатяновскую сухолечебницу.
— Где Хохол отдыхал, когда на фальшивой сотке приловили? Не ведомо, кто его в последний раз бомбанул?
— Таджик, возле нас отирался. Овощами, фруктами торговал. Жил через пару домов от Хохла. Тот погнал на рынок, таджик вломился в дом, выгреб, что смог разглядеть да нащупать. Смайнал на родину. Через год объявился. Хохол с претензиями. Когда прижал, чурка пообещал уладить.
— Отдал что-нибудь?
— Отдает…. По танцплощадкам бегает, русских бабцов трахает. А Хохол надеется на манну небесную.
— Пусть ждет. Может, он только на своих отвязывается. Как кто почернее, хвост обрубком до земли. С Украины, что ли?
— Оттуда.
— Приучили… Поедь туда, враз хохлы рога собьют.
— Тогда пускай сам разбирается. А бригадира захватили накрепко. Начальник уголовки на эту тему разговаривать не стал.
— Что ты хотел? Начальник подневольный. Звание не офицерское. Три Колодца за всю службу даже до старшины не дотянул. Когда пошел на пенсию, полгода заливал по черному. Столбы вокруг рынка все пообссыкал. Сразу запросился обратно.
— Теперь за начальником тенью. Прапорщика дали. Значит, сейчас у опера минимум пара звездочек. Но это их проблемы, туда лучше не заглядывать. Интересно, кого назначат на должность Призрака? Кормушка сытная.
— Поговорку знаешь — свято место пусто не бывает? Найдут, кого поставить.
— Лишь
— Плодиться надо вовремя, а не на власть обижаться. В России испокон веков жизнь ничего не стоила.
— Пошли лепить горбатого к стенке. Иначе в России останемся. В Калифорнии уже американских вывесок из-за красных плакатов не видать.
— Тамошние аборигены ограничения вводят. Наплыв как цунами.
— Кончай базар. Клиент оборота требует.
Разговоры не затихали до суда над Призраком. Рассказывали, он продал большую часть собственности. Не помогло. Отец, такой же комковатый крутолобый мужик в шестьдесят с лишним лет, продолжавший работать на валюте, обил нужные пороги. Бестолку. Суд приговорил бригадира к восьми годам лишения свободы. За незаконную торговлю валютой в особо крупных размерах. Место занял Аршин, длинный, худой меняла с края, на каком маячил Призрак. Спринтера, заместителя бригадира, не утвердили. Маховик намолота взялся раскручиваться по новой. Разница между валютчиками существовала в одном — в массе денег. Принцип оставался одинаковым.
Приближался конец первого года нового тысячелетия и столетия. Кажется, его считали переходным из прошлого в настоящее. Изменений не ощущалось, разве прибавилось природных катаклизмов. То какую страну дожди зальют, вторая от жары высохнет. В Африке с Индией самолеты с неба посыпались, в Европе с Америкой корабли взялись переворачиваться Особенно танкеры. Пропитанные нефтью перелетные с водоплавающими не могли сделать шага, не то, что взлететь. Трансляции с места событий добавляли новых огорчений. Кровь, хаос, неразбериха, несмотря на внешнее спокойствие. Противоестественность помогала вырабатыванию не адреналина, а угнетающих компонентов. Думами начала овладевать тоска зеленая. Зачем торчу на рынке, теряю время. Занялся бы плетением лаптей, глядишь, кто купил бы. Деньги крутятся не здесь. Внизу бабки только куются. Затем передаются наверх, где ничего не делают, но знают, как ими распорядиться.
— Андреевна, где и с кем будешь проводить Новый год? — похлопав перчатками по бокам, спросил я у соседки, успевшей продать не одну бутылку разбавленного пойла. Морозец придавливал.
— С кем его встречать? — отвернула конец пухового платка женщина. — Внук намылился в гости. Дочки если придут поздравить. Справлять будут семьями. Сама.
— Народ старается в стаи сбиться.
— Собирались. В советское время. Теперь чего колобродить, когда одиночек больше, чем семейных. И те как собаки, кто сколько заработал.
— Запоздало прозрели, любви-то не было. Вот и начали подбивать бабки. В семьях, созданных по уму, их не считают.
— Хочешь сказать, при коммуняках жили без любви? Как же детей плодили, внуков дожидались?
— По инерции. Да праздники веселья прибавляли. Оглядывались под конец жизни. А она прошла. Никчемная.
— Сейчас кчемная? Сегодня и не хотят жить семьями, потому что детей кормить нечем. Самим бы не пропасть.
— Зато все просчитают, чтобы претензий меньше было.
— Разве это любовь? На подсчетах.