Валютчики
Шрифт:
— Где деньги? — брызнул я слюной. — Ты не слиняешь, обещаю. Оттащу в ментовку, или сам разберусь.
Мошенник продолжал молчать и улыбаться. В глазах появилось уважение ко мне, старающемуся вырвать свои бабки. Мимо, отвернувшись к лоткам, прошел милицейский патруль. Я увидел его, когда он удалился на приличное расстояние. Парень резко переменился в лице:
— Ничего ты не добьешься, — тихо сказал он. — Денег нет, сто долларов не сдавал. Самого могут упрятать за фальшак.
— Тогда тебе конец, — понимая, что он говорит правду, прошипел я. — Ты враг, а врага нужно уничтожить.
— Десантник, что ли! — опешил кидала. — Я тоже служил в ВДВ.
— Насрать, —
— Старый…, - надеясь отбиться, захрипел тот. — Старый, я отдам деньги… но ты влетел сам…
Я ударил его лбом в переносицу. Хлынула кровь. Взбрыкнув руками, парень полез за платком.
— Зачем так, — поддергивал он сопли. — Мы договорились…
— Слушаю.
— Я отдаю деньги. Но ты влетел. Надо обсудить…
Я продолжал смотреть в глаза, не снимая кольца с шеи. Наконец, до него доехало, что связался не с простым менялой, обычно признающим поражение и начинающим крутиться по новой, а с маньяком от валютчиков, готовым грудь разорвать, сердце сырым сожрать.
— Что ты хочешь?… — начал было он.
Я сомкнул пальцы с такой силой, что у кидалы закатились глаза. Саданул коленом под пах. Когда мошенник согнулся, ударом кулака опустил челюсть вниз. Торгаши следили с интересом, забыв приглядывать за своим товаром. Отдышавшись, кидала покосился на меня. Он пожалел, что не поспешил стереться с места происшествия, а решил разыграть из себя банана без шкурки. Теперь было не до ухмылок. Поводив по лицу окровавленным платком, тщательно прожевал слова:
— Батя, можешь задавить меня, но больше половины денег не получишь. Ты лоханулся, согласен?
— Не спорю, — кивнул я головой. — Почему решил, что не вытрясу свое? Мне по барабану, что отправишься на тот свет. Я не забыл тех баксов, на которые недавно наказали. Месяц назад снова встретили с пушками.
— Меня там не было, — парень забегал глазами. — Работаю интеллигентно, ты в этом убедился.
— Не хило, — согласился я. — Теперь желаю, чтобы вы прочувствовали, что всему наступает предел.
— Я отдаю половину хрустов.
— Почему половину?
— Ты впоролся. Во вторых, я работаю не один. Пойми, братишка, я не в состоянии собрать всю капусту.
— Цыганский табор тебе братишки, — соснул я воздух сквозь зубы. — Где бабки?
— Ты не десантник?
— В стройбате служил, при штабе.
— Прости за недоразумение, не дави крепко. Люди оборачиваются, — кидала одернул пиджак, высморкнул в платок сгусток крови. — Пойдем, возвращу свои деньги. Подруга в машине. Возле Дома обуви чалили.
— Не понял! — ощерился я.
— Лопатник я перекинул напарнице, — заторопился парень. — Если сейчас она не в машине, то объявится лишь под вечер. Клянусь, это правда.
— Пошли.
Мы перебрались через трамвайные пути, направились к Буденновскому проспекту. Проскочили до обувного магазина. Машины не оказалось. Внутренности у меня будто спаялись, я превратился в робота. Давно прокусил нижнюю губу, готовый в случае обмана разорвать мошенника на месте, хотя он был намного моложе. Роли это уже не играло.
— Уехала, — покрутил головой парень. — В лопатнике ключи от машины.
— От твоей квартиры тоже? — ощерился я.
— Дома кто-то есть. Поканали.
Пройдя пару кварталов, мы свернули на Шаумяна, начали подниматься вверх. Заросшие грязью дома с неубранными дворами, решетки на окнах, редкие прохожие. Парень вертел разбитым носом по подворотням, казалось, искал щель, чтобы нырнуть в нее. Я начал понимать, что догнать не смогу.
— Этот, — скользнул телом в один из полуовальных, с обвалившейся штукатуркой, тоннелей парень.
Забежав в сырую тьму, принялся хлопать по карманам. Вид с косым в мою сторону зырканьем говорил о том, что он жаждет мести за унижение при честном народе. Я вытащил из кармана безрукавки шило, нацелился острием на горло. Скоро должны были появиться шедшие следом. Задержав взгляд на острие, парень усмехнулся, махнул рукой:
— Батяня, сей минут.
Он испарился. Я выглянул на улицу. Амбалы беседовали через дом у неряшливой подворотни. Засунув барсетку за пазуху, я перекинул с руки на руку шило. Подумал, что двор проходной, кидалы след простыл. Бояться амбалов не следует, они остались торчать, чтобы понаблюдать за дальнейшими моими действиями. Пора сматывать удочки. Я приготовился уходить, когда ощутил за спиной шаги. Ко мне направлялся мошенник. Один.
— Держи, брат… батяня. Договор дороже денег, — он передал пачку купюр — Уважаю.
— Половина? — спросил я.
— Стольник тормознул, — засмеялся парень. — Не пустому же переминаться, при моей профессии. А ты молодец.
Тряхнув рукавом пиджака, кидала выбросил на ладонь лезвие похожей на кортик финки с крученой рукояткой.
— Не там искал, отец. Я специально руки поднимал, чтобы не уколоть. Мог бы прямо на базаре. Но… уважаю.
— Те двое тоже с тобой? — кивнул я на торчащих возле входа в тоннель амбалов.
— Зачем это тебе, — улыбнулся мошенник. Потрогал распухший нос. — Что держишь в кулаке, не сыграло бы. Обиды тоже не таю.
— Мне как прикажешь? — засовывая деньги в барсетку, спросил я. — Хранить обиду?
— У каждого свой путь на земле.
— И свой конец, — не удержался я. — Ладно, гасим. Спасибо, что пошел навстречу. Я лоханулся, глупее не придумаешь.
— Ничего бы не доказал, — подтвердил кидала. — Удачи.
На базаре в очередной раз подумал, что пора дергать из валютчиков. Это дурдом, в котором могут выжить лишь обделенные на разум людишки, не способные на решение больших проблем. Если вертеться на крутых суммах, навар есть. Для этого надо сбиться в стаю как цыгане, армяне, азербайджанцы, грузины, турки, обезопасить себя со всех сторон — тогда пахота не бесполезная, а приносящая доход не меньший, чем на стройках века, на нефтяных промыслах, даже на норвежских в Северном море. Не надо никуда уезжать. Но данная суета приносит удовлетворение для человека не творческого склада ума, а больше для лиц кавказской, азиатской национальностей, где менялы, торгаши, сутенеры от торговли, при женщинах легкого поведения — потомки барыг с бухарско — дербентских базаров — получили развитие и процветают испокон веков. Интеллигентной особи рынок покажется кипящей низменными страстями клоакой, распространяющей тлетворный запах, запрет на нововведения далеко вокруг. Но в первую очередь на библейские заповеди, истины в высшей инстанции. Здесь украдут, обманут, изменят, солгут. Убьют. Зачем тратить жизнь на познание пройденной предками первобытной среды. Если кто обогатится, то единицы. Остальные будут кувыркаться в грязи, не расставаясь с надеждой вырваться наверх. Всего и выучить надо пару не библейских, но земных заповедей. Узнать, запомнить, попытаться усвоить: