Вам хорошо, прекрасная маркиза?
Шрифт:
– Ты считаешь, что мой отец мог доверить бесценную бумагу российской почте?! Тогда ты просто бредишь!
– Ну, во-первых, не кричи на меня. Во-вторых, не веришь, иди, ищи. И в-третьих, наша почта не такая страшная, как о ней говорят. Видишь, какие хорошие почтальоны там работают! Еле подкупили!
– Мой отец – сообразительный и находчивый игрок…
– Это игра, Артур. Это игра! Как же ты не поймешь, что он решил отдать поместье самому сообразительному и находчивому?! Слушай, Арчи, а ты, случайно, не игрок? Может быть, я зря тебе помогаю? Ты найдешь письмо, получишь поместье и спустишь его с молотка!
– У меня нет такой привычки, – нахмурился Давыдов. – И вообще, я тебе не верю. Мой отец не мог так поступить с раритетной вещью. Он спрятал ее где-то в доме или здесь. В доме ищет Фаина, здесь я. Довольно честное распределение, не находишь?
– Я не нахожу, это ты ищи.
– И найду! – разозлился Давыдов, словно я отказалась от первой брачной ночи.
Развернулся и пошел в домик.
Я сидела и пила божественный нектар, так, во всяком случае, было написано на этикетке напитка, найденного мною в холодильнике. А Давыдов упорно искал раритетное письмо, категорически отвергая теорию о том, что раз оно письмо, то должно посылаться по почте. Логика вполне понятная. Кстати, пока он искал, небо потемнело, и где-то поблизости завыла пурга. Я решила, что нам лучше помириться, мало ли что. Если придется сидеть в охотничьем домике весь вечер и всю ночь, то лучше это делать миролюбиво.
– Пить хочешь, Арчи?
– Не зови меня так! – раздался голос из подпола.
Я пыталась объяснить Давыдову, что бумаги нормальные люди там не хранят, листки там отсыревают. Я это еще от бабушки знала. Но он ответил, что его отец никогда не был нормальным, иначе бы на Фаине не женился, и продолжил свои поиски. Остальная часть домика уже была исследована им вдоль и поперек. Я боялась, что мы опоздаем к ужину и мачеха что-то заподозрит. Хотя она должна была понимать, что и ее пасынок вовсю ищет драгоценное письмо. Но если бы он мне не признался, я бы вряд ли сообразила что тут к чему. Конечно, мне-то в наследство целое поместье никто не оставлял! Ему, правда, тоже.
– Ничего нет! – раздосадованно выкрикнул Давыдов, и из отверстия показалась его всклоченная голова.
– Ба-бах! – прогремело в лесу, словно подтверждая его слова.
– Ничего, – я должна была поддержать близкого человека в трудную минуту, – в следующий раз что-нибудь найдешь.
– Мне не нужно что-нибудь, – поморщился тот и собрался вылезать.
И тут хлопнула дверь. Входная дверь хлопнула, и сразу раздались голоса.
– Кхе, кхе, кхе…
– Вы неправильно меня поняли, Степан Терентьевич…
– Фаина! – обомлела я. – Что делать?!
И молнией метнулась в подпол к Давыдову, прыгнув ему в прямом смысле слова на голову.
– С ума сошла?! – возмутился он.
Я попыталась прикрыть его губы поцелуем, но мне почему-то попался его нос. С досады я укусила нос.
– Больно ж-ж-же, – прошипел Давыдов и свалился вниз вместе со мной.
– Вы не так меня поняли, Степан Терентьевич…
Голос Фаины приближался, и явно вместе с телом!
Давыдов вскочил на ноги, ударился головой о потолок-пол, подпол был довольно невысоким, и чертыхнулся.
– Тише, тише, быстрей, быстрей, – говорила я ему, пока он закрывал люк.
Наконец-то, как мне показалось, это длилось целую вечность, он справился.
В кромешной темноте мы ударились друг о друга лбами, издав глухой, но торжественный звук, и сели рядом.
– Фаина там, – сказал мне Давыдов.
– Я слышала. Она обращалась к своему жениху Дуло. Ой, а если они пришли сюда, чтобы заняться любовью?! Как-то нехорошо быть лишними свидетелями.
– Нормальные люди, – Давыдов сделал ударение на нормальности людей, – занимаются этим в своих спальнях.
– В других местах, – не согласилась я с ним, – напротив, гораздо интереснее.
– Видимо, у тебя большой опыт по этой части, – ехидно заметил он.
– Вовсе нет, я просто умею фантазировать.
– Не представляю, чтобы это умела делать Фаина.
– Ага, – согласилась я, – она кажется мне таким сухарем!
Спорить с Артуром, сидя плечом к плечу в сыром и тесном помещении, не хотелось. Наоборот, моя фантазия начинала двигаться в сторону более тесных отношений. Не прижаться ли мне к нему, списав все на страх перед его мачехой… С другой стороны, а чего мне ее бояться?
– А почему мы ее боимся? – прорвалось мое любопытство.
– Мы? – удивился Давыдов. – Я собирался вылезать, когда ты свалилась на меня с криком ужаса. Я подумал, что ты увидела привидение. А это всего лишь Фаина…
– Дорогая! – над нами прогремел голос Дуло. – Я вновь у твоих ног!
– Брям-с! – и над нашими головами словно кто-то уронил мешок с куриными костями.
– Не можем же мы вылезти в такой ответственный для Степана Терентьевича момент, – прошептала я на ухо Давыдову.
– Почему? – удивился он.
Вот бесчувственный чурбан!
– Он объясняется твоей мачехе в любви, – предположила я.
– Раз он ее жених, – резонно заметил Давыдов, – то объяснился ей раньше.
– Тогда она на что-то обиделась, и он повторяет свои клятвы.
– Очень хорошо, если он не успеет поклясться этой мегере…
– Нет! Мы не должны мешать влюбленным, Артур!
– Тише, не кричи.
– Я говорю шепотом.
– Ты кричишь шепотом. Прямо мне в ухо. Боюсь, мою барабанную перепонку уже сдуло.
– Господин Дуло, – раздался ледяной голос Фаины Борисовны прямо над люком, – разве я вам не доходчиво объяснила? Между нами ничего не может быть общего. Ничего.
– Точно, поругались, – прошептала я.
– Но как же так, дорогая Фаина Борисовна, – пролепетал тот. – Я надеялся…
– Вы зря надеялись.
– Вы были так добры, и я посмел подумать…
– Зря посмели.
– Разве я мог предположить…
– Зря предположили… Я люблю и всегда любила только одного мужчину – своего супруга… И знаете что, Степан Терентьевич? Я не хочу больше говорить об этом. Посмотрите лучше, в каком состоянии охотничий дом!