Вампиры — дети падших ангелов. Танец кровавых маков.
Шрифт:
Но однажды, поймав ее за мыслями об этом, Георгий очень категорично сказал: «Мы не любовники».
Когда же она спросила: «А другие мужчины его интересуют?», он лишь загадочно улыбнулся: «Почему бы тебе не спросить у него самого?»
На свой вопрос в конце концов она получила ответ, хоть и странный. Лайонел сказал: «Когда мальчики из церковного хора исполняют сто двадцать девятый псалом, на словах «Если ты, Господи, будешь замечать беззаконие, Господи, кто устоит?» у меня неизменно встает».
— Помнишь Новый год? — внезапно заговорил Георгий, подняв на нее глаза.
Анжелика
— Как забавно… если не считать Вильяма, ближе нас с тобой у него никого не было. Ты назвала меня тогда идеальной служебной собакой. — Он засмеялся. Но сколько горечи было в этом тихом звуке.
— А ты меня любимой подстилкой, — напомнила она.
— Не идеальная, — точно не слыша ее, произнес он. Анжелика понимающе покачала головой.
— Не любимая.
Георгий задумчиво прочертил на мраморной столешнице крест.
— Мы сидели по левую руку от него, а она сидела справа, между ним и его братом, напротив нас, между тобой и мной. Даже если бы та новогодняя ночь повторилась заново тысячу раз, я никогда бы не угадал в этой девочке той разрушительной силы, которой она обладает. Она разбила мир каждого, кто находился в ту ночь в гостиной.
— Нет, — вздохнула Анжелика. — Она разбила Его мир, а наши вслед за ним посыпались как карточные домики. Потому что не существовало у нас своих миров, всегда был лишь только мир Лайонела, где он позволял нам быть. Мир с его законами и правилами.
Георгий приподнял брови.
— Ну а твой мир до него?
— Кажется, что тот был пуст. — Девушка отвела взгляд и нехотя прибавила: — Конечно, это не так. Просто в мире Лайонела я была как будто постоянно под кайфом, а теперь у меня страшная ломка… Но когда-нибудь она пройдет. — Анжелика улыбнулась. — Ну а ты? Твой мир, каким он был?
Неожиданно она поймала себя на мысли, что не знает его истории. Кто он? Кем был до того, как его обратили, кем был до встречи с Лайонелом?
— Я родился в Москве, в семье башмачника девятнадцатого августа тысяча семисотого года — в день объявления войны Швеции.
Девушка изумленно хмыкнула. А ей-то всегда казалось, что он из благородных.
— Из своего детства я помню только башмаки и постоянное чувства голода. У меня было трое сестер и четверо братьев. Наша мать умерла во время очередных родов, когда мне исполнилось одиннадцать лет. Как самый старший из братьев, я пошел работать — чистил ботинки господам на улице. Потом помогал на одной кухне, выполнял мелкие поручения, в общем, брался за любую работу. В пятнадцать я записался в армию. А в двадцать один, когда Россия подписала со Швецией Ништадский мирный договор, положивший конец войне, длящейся с самого моего рождения, во время празднования победы я встретил Ее.
Анжелика оживилась.
— Девушку?
— Так мне тогда казалось… скорее женщину, ей было чуть больше сорока, но определить, сама понимаешь, не составляло возможности. Ее звали Хельгой. Я потерял голову, в моем представлении она была какой-то нереальной… А она, на мое признание в любви, сказала, что я ей очень напоминаю сына. И попросила всегда быть с ней. Я по молодости и неопытности в делах любовных решил, что когда-нибудь она посмотрит на меня иначе… Наивно с моей
Анжелика пораженно покачала головой.
— А Лайонел знал, что ты сын башмачника?
— Ох, Анжи, ты неисправима, — засмеялся Георгий. — Конечно, знал. Выслушав мою историю, он лишь сказал: «Когда я имел удовольствие познакомиться с Хельгой и она отметила мое потрясающее сходство с ее сыном, я пообещал звать ее мамочкой, если она уложит меня в свою постель», а потом добавил: «Война со Швецией, какая прелесть… Интересно было бы побывать в загородной резиденции Петра, посмотреть его знаменитые фонтаны. По слухам, это великое слово в архитектуре». Вот и все, что его заинтересовало в моем рассказе.
— Ну да, ну да, если коротко о Лайонеле, то набор из женщины, войны и архитектуры вполне подходит, — сморщила носик Анжелика. — Всегда было любопытно, почему же ты тогда пришел на шоссе? Дело ведь не в безумном желании обладать мной? Что-то другое?
Георгий посмотрел на занавеску в проходе, отделяющую пассажирский салон от кабины.
— Пилот, опустись где-нибудь неподалеку от Литвы, я выйду.
— Не полетишь в Париж? — изумилась девушка.
— Не собирался.
Они внимательно смотрели друг на друга, Анжелика ждала.
— Это ревность, — усмехнулся молодой человек. — ревнуют не только женщин, но и друзей. Не сумел достойно принять, что в его жизни появился кто-то, о ком ему хочется думать в одиночестве. Эгоистичное желание владеть кем-то безраздельно — разрушительно. Оно способно создать, но оно не способно долго и счастливо жить, ибо всегда уничтожает свое творение, когда приходит время с кем-то его разделить.
Вертолет приземлился.
Георгий поднялся и возле кресла Анжелики замешкался.
Она была уверена, что он сейчас ее поцелует, и знала, что молодому человеку, читающему ее мысли, теперь об этом известно. Но он взял ее руку в свои, сжал и, выпустив, негромко сказал:
— Не потому что мне не хочется, а потому что ты устала от похоти мужчин, которые сходят по тебе с ума. Они целуют тебя или мечтают об этом, и в бесконечном круговороте их желаний невозможно рассмотреть тех, кто не просто хочет твое тело, а для кого ты — это целый мир.
Взгляд зеленовато-карих глаз задержался на лежащем на диване Даймонде, затем Георгий открыл дверной люк и исчез за ним.
Глава 5
Чертовы качели
Катя стояла под огромным многовековым деревом, глядя на внушительную зеленую крону, где прятались маленькие домики, сплетенные из веток и прутьев, точно корзинки. Лучи заходящего солнца не могли пробиться сквозь густую листву, поэтому тут всегда была тень и прохлада.