Вампиры девичьих грез. Тетралогия. Город над бездной
Шрифт:
Мир рассыпался на осколки, и вновь собрался. Больничной палатой. Больничной кроватью. Простыней, сжатой в моих пальцах. Подушкой под моей щекой.
Анхен потянул меня за плечо, переворачивая на спину. Очень медленно приблизил к моему лицу свое. Убедился, что я сфокусировала на нем свой взгляд. И разомкнул плотно сжатые губы. Рот открылся, и я увидела это. Черный провал. Голые десны. Только спереди, сверху, как он и показывал, два острых и длинных игольчатых зуба. Ничего общего с теми резцами, по которым я водила пальцем. Гадюка. Этот жуткий рот – это челюсти
Медленно протянула руку и коснулась этих, настоящих зубов вампира. Это были не клыки. Но вот как назвать их, я не знала. Анхен перехватил мою руку, взяв мой указательный палец в свои. Поднес к зубам, позволил коснуться острия. И резко укусил. Я закричала, палец дернуло острой болью. Гораздо больнее, чем когда прокалывают палец для анализа. Он сразу отпустил, лишь слизнул языком выступившую капельку крови. И все смотрел мне в глаза, ища там… Страх? Желание? Я не знала. Я просто позволила своим пальцам запутаться в его волосах, и притянула его голову к своей шее, туда, где билась трепетная жилка, отмеряя последние удары моей жизни.
– Я люблю тебя, – прошептала ему в волосы. – Люблю тебя, люблю тебя, люблю!
Он поцеловал. Очень нежно, едва касаясь. Затем лизнул, скользнул языком от уха и до ключицы. Вновь поцеловал. Оторвал от себя мои руки, положил их на подушку. Встал и отошел к окну. И замер там, вцепившись руками в подоконник и уперев лоб в холодное стекло.
А я осталась лежать. Потерянная, опустошенная. Он не взял. Просил мою жизнь, а сам не взял даже крови. Ненужная. Я лежала, бессмысленно глядя в потолок. Он стоял, упершись лбом в стекло. И время текло мимо нас, ничем нас не задевая.
Потом я шевельнулась. Я вспомнила, что это больница, и в любой момент зайдет кто угодно, а я лежу, обнаженная, поверх одеяла. Нагнулась, подобрала рубашку, оделась. Сняла со спинки кровати халат, одела и его. Старательно завязала пояс. Подобрала с пола его футболку, подошла к окну, нахлестом бросила на его плечо. Он вздрогнул, стянул ее с плеча одной рукой, но так и остался стоять, упершись лбом в окно и сжимая одежду в кулаке.
А длинные шелковые волосы разметались по его спине, и я не выдержала, обняла его, прижимаясь к нему сзади, зарылась носом в волосы, вдыхая их аромат.
– Ты пахнешь лесом, – прошептала.
И он шевельнулся. Повернулся, обнял, взглянул в глаза.
– Правда?
– Правда. А ты, оказывается, уже можешь говорить? Переборол свою жажду?
– Я Высший. Жажда не управляет мной, я управляю своей жаждой. И если я сказал, что не буду пить твою кровь, пока мы в больнице, пока ты не восстановилась после болезни, не пришла в себя, не подписала все необходимые документы – тебе меня не соблазнить. Никак, – он пригладил мои, наверное, растрепанные волосы, легко поцеловал меня в лоб. – Я люблю тебя, Лариса. Я хочу тебя. Но я себя уважаю. То, что сейчас с тобой происходит… Мне приятно быть с тобой, ты волнуешь меня, возбуждаешь, но это не ты. Это совсем другая девочка, я едва тебя узнаю.
– Но зачем ты тогда говорил… ты просил…
– Я хотел услышать ответ. Могу я позволить себе помечтать? Мы сейчас спим и видим сны, Лариска. А в жизни – все не так, все совсем не так. И я знаю, что ты мне скажешь, когда проснешься. И не знаю, что тебе ответить. Я не знаю, что мне делать с тобой. Правда не знаю.
– А вариант «любить» тебе не подходит?
– Тебе не нужна моя любовь, Ларис. Больше того. Она тебя погубит. Но и без меня тебе не выжить, я уверен. Уже уверен… Тебе понравились мои цветы?
– Да, – ответила без энтузиазма. Он явно не верил в мою любовь, и явно менял тему, не желая даже слушать о ней. – Где ты нашел их в Пахомовке?
– В Пахомовке таких не найти. Мне привезли их из дома. Специально для тебя.
– Из дома? В смысле – оттуда, из Города?
– Из Города. Он называется Илианэсэ, не так уж сложно запомнить. Мне в любом случае каждую ночь привозят оттуда пищу. Попросил, чтоб захватили еще и цветы. У меня там большой сад, один из лучших, наверное, не только в городе, но и в стране. Не самый лучший, конечно, есть еще к чему стремиться, но и гордиться есть чем. Так что эти цветы тебе – действительно от меня, из моего дома, моего сада.
– Спасибо. А та лилия в номере турбазы – она тоже была от тебя?
– Тоже от меня, – он улыбнулся и коснулся губами моего виска. – Лилия хороший цветок, чистый. Ее ты можешь всегда принять, не задумываясь, от любого вампира.
– То есть? – не поняла я.
– То есть дарится от чистого сердца, без намеков и задних мыслей. Без подтекста. Просто цветок.
– А что, бывают цветы «не просто»? И надо хорошенько подумать, прежде, чем их принимать?
Он улыбнулся и чуть отстранился, натягивая на себя футболку, старательно застегиваясь и заправляясь.
– Цветы, Лариска, в культуре вампиров занимают особое место. У вас такого нет. У нас вообще немного разное отношение к живой природе. Изначально было. Сейчас все несколько упрощается. Но какие-то вещи остались. Отношение к цветам – из их числа. У тебя есть расческа?
– Не знаю, в тумбочке посмотри.
– Ну, что ты не знаешь, что это, я вижу, – заявил он, находя-таки в тумбочке искомое. Вот ведь гад, сам же меня разлохматил! Судорожно провела рукой по волосам, но вряд ли что-то кардинально улучшила. Анхен же невозмутимо расчесывал моей расческой свои черные блестящие пряди, продолжая разговор о ботанике.
– С очень давних времен, уже почти позабытых, каждый цветок наделен определенным смыслом, чувством, эмоцией…
– Погоди, но это язык цветов, у нас что-то такое есть, – прервала я его.
– Что-то такое, кто-то где-то слышал, – передразнил он меня, кладя расческу на подоконник и закалывая свой хвост весьма замысловатой заколкой. – Перепевы, отголоски, не более. И значения у вас другие, да и не знаете вы их толком, и никогда не пользуетесь.
Я взяла было расческу, намереваясь и себя привести в порядок, коль уж приспичило ему прихорашиваться, но он отобрал: