Вампиры девичьих грез. Тетралогия. Город над бездной
Шрифт:
– Тише, Лара, я же сейчас… говорить уже не смогу. Послушай. Ты сейчас не поймешь, просто запомни: это пройдет. Еще дня три-четыре, моя кровь в тебе раствориться – и все пройдет. Схлынет, как наваждение. Снова будешь меня ненавидеть. Даже сильней, чем прежде. Вот за все эти поцелуи, и за слово «люблю» проклянешь ведь, беспутная ты девчонка.
Я смотрю на него широко распахнутыми глазами. Ненавидеть? Его? За что? Что значит снова? Разве я когда-то его ненавидела? Никогда! Он всегда был моим богом, моим кумиром! Всегда помогал мне, любил меня! Он же сам мне сказал, что любит. Как он может думать, что я могу ненавидеть его, проклинать?
– Не говори так, – молю его. – Пожалуйста, не
Он гладит меня по спине. Не как любовник. Как добрый дядюшка дитя неразумное.
– А знаешь, что самое печальное, Лара? – произносит со вздохом. – Наяву ты мне никогда такого не скажешь. Только гадостей наговоришь с три короба, обольешь вселенским презрением и удерешь, задравши хвост.
Наяву? А мы разве спим? И когда это я говорила ему гадости? Я ему жизнь свою на ладонях протягиваю, а он?
– Так что извини, Ларка, не могу воспользоваться твоим интересным предложением. Ибо сделано оно не в здравом уме и в нетрезвой памяти. Да и не для того я тебя кровью поил, шокируя окружающих. Ты уж поживи, девочка моя. Пока поживи.
Я смотрю на него и не верю. Он отказывается? Он от меня отказывается?
Он берет мое лицо в ладони и целует мои глаза, сначала один, потом другой. Отстраняется и смотрит долгим взглядом. Но видит только любовь, только мольбу.
– Любить? – спрашивает почти шепотом. Я киваю. – Хорошо, но потом я уйду. Возможно, резко и не говоря ни слова. Не обижайся, с вампирами такое случается. Я приду завтра. Слышишь? Я обязательно вернусь к тебе завтра.
А потом он вновь целует меня так, что мир сворачивается до размеров наших тел, и имя этому миру – блаженство. Ноги не держат меня, и он подхватывает меня на руки, и уносит на кровать, и сам ложится рядом, целуя, лаская, нежа. Его руки, его губы скользят везде, даже там, где я никогда не позволяла Петьке, да никому еще не позволяла. Задыхаясь в сладострастной истоме, я все шепчу его имя, вдох-выдох, Ан-хен. Он моя жизнь, моя смерть, мое дыхание. Ощущаю, как его пальцы скользнули внутрь, сначала один, а затем и второй. И это настолько невероятно, настолько непередаваемо! Голова моя мечется по подушке, тело выгибается, умоляя о чем-то большем. А он – уже не целует. Просто смотрит на меня, приподнявшись на локте, не прекращая своей интимнейшей ласки, лицо напряженное, губы сжаты в тонкую линию, сжаты крепко, нижняя челюсть чуть подрагивает от усилий. И когда, вздрогнув последний раз, я обессиленно замираю, обрушившись вниз с острых скал наслаждения, он слегка проводит тыльной стороной ладони по моей щеке, встает и уходит. Как и предупреждал, молча.
Не страшно. Я ведь знаю, что он вернется. Он обещал.
Позднее мне принесли передачу. Ночная рубашка, халат, и огромный букет тюльпанов. Вазы в больнице, конечно же, не нашлось. Но литровую банку медсестры мне пожертвовали.
Глава 9
Садовник
Принесли обед. Задумчиво поковыряла ложкой, но есть не стала. Не хотелось. Лежала и смотрела на его цветы. Красивые. Странный оттенок лепестков, они почти сиреневые, таких тюльпанов я раньше не встречала. И где он их нашел в этом городке, не сезон же. Понятно, в вампирских оранжереях есть и не такое, но до тех оранжерей даже на его машине ни один час лететь. Сиреневые лепестки о чем-то смутно напоминали, что-то видела я еще такое сиреневое и неожиданное… Вампирский камень! Ну да, вампирский цветок, Вампирский камень. Сиреневый цвет напоминал о вампирах. О вампире. О нем! Почувствовала, что краснею, вспоминая нашу встречу. Его губы, его взгляд, его слова о любви… Это ничего, что он ушел. Он вернется. Он завтра вернется, а я подожду. Вот только где же я видела Вампирский камень? Ох, нет, в голове пусто. Зато в сердце тепло. Он меня любит. И он ко мне придет.
Я лежала и улыбалась. Вот только ужин не смогла есть тоже. А когда ковыряла ложкой совершенно неаппетитный завтрак, меня посетили первые сомнения. Это как-то не так. Не правильно. Что-то со мной не то, раз я сутки не могу есть, хотя чувствую себя прекрасно. Это из-за крови, я понимала. Из-за его крови. Вот только во мне же и до того кровь вампиров наличествовала, ну, в каком-то там переработанном виде. Так может у меня теперь с этой кровью перебор, и какие необратимые изменения пошли? А если я теперь вообще есть не смогу? Что же мне теперь, придется кровью питаться?
Когда пришел, наконец, Анхен, я сидела, прижавшись спиной к стене и обхватив руками коленки, и с ужасом смотрела на тарелку с остывшей кашей.
– Я не могу есть. Совсем, – сообщила в ответ на его вопрошающий взгляд.
– Так бывает, – спокойно кивнул он, присаживаясь на мою кровать. – Это пройдет.
– Правда? – обрадованно спросила я, перебираясь к нему на колени и обвивая руками шею.
– Правда, – он улыбался, ласково обнимая меня, и все смотрел в глаза, будто пытаясь в них что-то найти. – Это моя кровь в тебе. Она доминантна, она очень сильно сейчас на тебя влияет. На все в тебе. Твоему организму понадобится еще несколько дней, чтобы полностью ее растворить и переработать. Я говорил тебе вчера, но, кажется, ты совсем не готова была меня слушать.
– Так я не превращусь в вампира?
Он рассмеялся.
– Ой, Лариска, ты в школе что, вообще все уроки вампирологии прогуливала? Мы принадлежим к разным биологическим видам, у нас нет общих предков, и никакие эксперименты с кровью человека в вампира не превращают, как, впрочем, и вампира в человека.
– А если всю перелить? – не сдавалась я. Мало ли, что там в школе говорили.
– Человеку? Умрет, без вариантов.
– А если вампиру перелить кровь человека? Ну, полностью, его откачать, а человеческую залить? – даже и не знаю, зачем бы это могло им понадобиться, но интересно же.
– В вену нельзя, – начал объяснять он столь спокойно и обстоятельно, словно они там только и делали, что эксперименты по тотальному переливанию крови проводили. – При соотношении 50 на 50 начинается отторжение, да и в меньших количествах ваша кровь нам самочувствия не улучшает. А вот если через желудок… тогда весьма интересно получается…
– Что?
– А не скажу! – он столь хитро улыбнулся, что захотелось немедленно его поцеловать.
– Нет, скажи! – оторвавшись от его губ, я потребовала ответа.
– Ни за что! – смеялся он, падая головой на мою подушку и увлекая меня за собой.
– Тогда буду целовать, пока не скажешь! – удобно устроившись сверху, я преступила к немедленному исполнению своей угрозы. Он не возражал, лишь его руки скользили по моей спине, безбожно задирая мне рубашку все выше. А я целовала его лицо, его божественно прекрасное лицо, столь совершенное в своей красоте, что хотелось рыдать от восторга, что я могу видеть его столь близко, могу гладить его, целовать. Его высокий лоб, который никогда не знал и не узнает, что такое морщины, его черные дуги бровей, его сказочные неземные глаза цвета земли, согретой весенним солнцем, его узкий прямой нос, словно вырезанный резцом гениального скульптора, нежную кожу его щек, никогда не знавших щетины. Его губы, о, бездна, его губы, моя жизнь и моя смерть, моя жажда и мое блаженство!