Шрифт:
Лето, кто помнит, было крутое – шахтеры, стуча касками на Горбатом мосту, пикетировали Белый дом и требовали зарплаты, а Ельцин играл в теннис. В Сибири рабочие ложились на рельсы, блокируя движение на железных дорогах, а в Лужниках проходил фестиваль джаза «Звуковая дорожка». Горняки врывались в Думу и заставляли депутатов голосовать за импичмент президенту, а в Назрани секретарь Совета Безопасности Б.А. Березовский вел переговоры с Масхадовым и Басаевым. Кириенко докладывал Ельцину об «Антикризисной программе», а в телепрограмме «Куклы» Ельцин, Березовский, Кириенко, Черномырдин, Чубайс, Жириновский и Зюганов обсуждали, куда им бежать
– Вороне где-то Бог послал кусочек сыра…
Газеты кричали о неминуемом экономическом кризисе, а в 316-й аудитории девушка-абитуриентка сообщала:
– Только гордый буревестник реет плавно и свободно над седой равниной моря…
На Пушкинской площади, на митинге ЛДПР Жириновский обещал стать президентом и спасти страну, а в 312-й аудитории еще одна абитуриентка плясала и пела под Аллу Пугачеву:
– Арлекино! Арлекино! Трудно быть смешным для всех…
В кинотеатрах публика восторженно ревела, когда Бодров из чапаевского пулемета мочил в Нью-Йорке проклятых американцев, а в 305-й аудитории Надя Петелькина спрашивала профессора Джигарханяна и других членов приемной комиссии:
Как я люблю тебя?Я люблю тебя так,Что скажи мне хоть слово,Подай мне лишь знак,И я в небо взлечу,Проплыву океаны,Чтоб с тобою быть рядом,Дорогой мой, желанный!..У Петелькиной были такие сияющие глаза, такая трогательная наивность, свежесть и искренность не то природного таланта, не то первой девичьей влюбленности, что даже самые придирчивые члены комиссии не прерывали ее. И она продолжала, зардевшись:
Как я хочу тебя?Я хочу тебя так,Что душа замираетИ сердце томится,И к тебе каждой клеточкой тело стремится!О, как хочу, как хочу я тебеТоже ночами хоть изредка сниться!..Даже Лариса Ивановна Удовиченко перестала обмахиваться газетой «Известия» с заголовком о неминуемом крахе экономики и с удивлением рассматривала Петелькину. А та все спрашивала у профессора Джигарханяна:
Как я люблю тебя?Больше, чем свет!Больше, чем радость!Сильнее удачи!Так я люблю тебя!Так! Не иначе!..И умолкла.
Члены комиссии тоже молчали, разглядывая ее – юную, лучеглазую, не то ребенка, не то уже взрослую.
– Гм… – сказала Удовиченко. – Детка, это чьи стихи?
Петелькина покраснела:
– М-м… мои…
– Твои? А сколько тебе лет?
– Шест… – начала Петелькина, но тут же поспешно поправилась: – Семнадцать. Вчера исполнилось, честное слово! – И показала паспорт. – Вот…
– Не нужно, – сказал Джигарханян. – Вы откуда приехали?
– Из Сибири, Уярска.
Тем временем в коридоре толпа абитуриентов, прильнув ухом к закрытой двери, недоумевала:
– Что там происходит? Они ее уже шесть минут держат! Другие за минуту вылетают…
А в душной аудитории профессор Джигарханян, трудно дыша и обмахиваясь газетой, произнес:
– Стихи… хорошие… А что вы еще умеете?
– Еще я танцую, пою…
– Хорошо. Спойте.
Но Петелькина успела спеть лишь два слова – «Сронила колечко со прав…» – как Удовиченко ее остановила:
– Достаточно. – И повернулась к секретарше комиссии: – Дайте ей направление в общежитие. – А Петелькиной: – Девушка, вы допущены к первому экзамену.
Петелькина пулей выскочила в коридор и, сшибая абитуриентов, ринулась к другой аудитории, под дверью которой стояла аналогичная толпа.
– Зина! Зинка! Меня допустили!!!
Зина, ее ровесница и землячка, бледная от страха перед экзаменом, бросилась ей навстречу.
– Дай подержаться! У меня колени дрожат! Дай за тебя подержаться!
Они обнялись, но Петелькина тут же вырвалась.
– Где телефон? Где тут телефон? Я Зое должна позвонить!
И, найдя телефон-автомат, сообщила в трубку:
– Теть Зой, мне только чемодан забрать! Я в общежитие переселяюсь! Я на первый тур прошла! Куда приехать? В мебельный? На Пресню? А где это?
Читая вывески магазинов, Петелькина – с заплечной сумочкой-рюкзачком – весело и чуть ли не вприпрыжку шла по Красной Пресне. Несмотря на чудовищную жару, она так ярко светилась счастьем, юностью и голыми коленками, что на нее заглядывались встречные мужчины, а сорокапятилетний Павел Кибицкий даже притормозил свой «лексус» и повел его рядом с ней.
Но заговорить не успел – всю улицу вдруг запрудила колонна шахтеров, направлявшихся к Белому дому в поддержку пикетчиков. Они стучали касками, трубили в рожки и несли транспаранты: «ШАХТЕРАМ – ЗАРПЛАТУ, ЕЛЬЦИНА – НА РЕЛЬСЫ!», «КУЗБАСС С ТОБОЙ, ВОРКУТА!», «ДОЛОЙ ВОРОВ-МИНИСТРОВ!», «НЕТ ПРАВИТЕЛЬСТВУ МАРОДЕРОВ!». В передней шеренге шагал сорокалетний руководитель с мегафоном и возглашал на всю Пресню:
– Хватит Ельцину рулить! Даешь всеобщую стачку!
А колонна шахтеров печатала шаг, стучала касками по крышам замерших на обочинах машин и скандировала в такт ударам:
– Кровососы и мародеры!
Верните
зарплату
шахтерам!
Петелькина остановилась – ей это шоу понравилось.
А руководитель продолжал выкрикивать в мегафон:
– Кремлевские засранцы! Хватит грабить страну!
А шахтеры опять:
– Кровососы и мародеры!
Верните
зарплату
шахтерам!
А он:
– Долой новых буржуев! Ельцина – в забой! Кириленко на мыло!
Тут накатившей колонной шахтеров Надю больно прижало к «лексусу», и Кибицкий опустил стекло:
– Девушка, садитесь, а то раздавят!
Надя подумала и села в машину, сказала, глядя на шахтеров:
– И правильно! У нас, вы знаете, света нет, мама уже семь месяцев зарплату не получает!
Проходящий мимо машины шахтер на ходу стукнул каской по крыше «лексуса» и ушел дальше, продолжая выкрикивать про кровососов и мародеров.