Ванга. Новый взгляд
Шрифт:
новый преподаватель. Красавцем его назвать было сложно, утонченным интеллектом он не блистал, костюм и обувь красноречиво говорили о более чем скромных доходах. Но все это не имело
ровно никакого значения уже через две недели.
399
Потому что обозначилось то, что высокопарно
называется «родством душ». И Лариса, и Виктор
почти сразу поняли, что жить друг без друга не
могут.
Сергей сообщение Ларисы о том, что она полюбила другого и хочет развестись, воспринял,
его всерьез. Разговор начался за завтраком, Сергей почти не слушал того, что, волнуясь и путаясь, пыталась сказать ему Лариса, пил кофе, читал газету. А покончив с завтраком, буркнул, не глядя на жену: «Не дури! Восемь лет вместе, какая там еще любовь. Вот увидишь, что на это скажет твоя мама…»
Маминой реакции Лариса боялась больше, чем
сцены с мужем. Но то, что произошло на самом
деле, она и представить себе не могла, не то что
предвидеть. Алевтина Андреевна сначала держалась сухо и холодно, всем своим видом подчеркивая ту безумную глупость, которую собирается
сделать дочь. Когда это не подействовало, закатила чудовищную истерику, чуть ли не эпилептический припадок. А в конце концов, немного отдышавшись, вынесла окончательный приговор: «Можешь убираться к своему хахалю, но знай: сына я
тебе не отдам, ничему хорошему он в твоем обществе не научится, А если окончательно спятишь
и разведешься — прокляну. Можешь плевать на
меня, можешь терзать мое материнское сердце, но если ты предпочтешь Сергею какого-то проходимца — у меня больше не будет дочери. Выбирай: нищий придурок или я».
Лариса выбрала. Подала на развод, переехала
с одним чемоданчиком к Виктору в коммуналку
и целый год старалась быть счастливой. Оформила развод с Сергеем, невзирая на еще полдесятка чудовищных сцен, которые ей лично и по
400
телефону устраивала мать. Пренебрегла даже
тем, что Алевтина Андреевна наотрез отказалась
прописывать обратно «блудную дочь» — бытовые вопросы ее никогда особо не волновали. Ну, поживет без прописки, подумаешь, великое дело.
Главное — с Виктором. А потом вдруг позвонил
ее сын и сообщил, что бабушку увезли в больницу с инсультом, а отец неделю тому назад женился, поэтому придется мамочке вспомнить кое-какие свои обязанности. Хотя бы по отношению
к нему, единственному ребенку. Лариса кинулась
в больницу. Жизни Алевтины Андреевны уже ничего не угрожало, но ноги были полностью парализованы, а речь — не совсем связной и внятной.
Держать ее в больнице никто не собирался, нужно было выписывать домой, но куда? То есть понятно, куда, но кто при этом будет за нею ухаживать?
Лариса попробовала посоветоваться с Виктором, но понимания с его стороны не встретила:
у тебя сына, а ты собираешься неизвестно сколько
времени пробыть при ней сиделкой? Дело твое, но я лично в эти игры не играю. Либо она, либо я, выбирай. У меня есть своя комната, а жить в одной
квартире с этой полусумасшедшей генеральшей —слуга покорный. Мне нужна только ты, а не куча
твоих родственников».
Оставить мать без ухода Лариса не могла. Отдать ее в «богадельню», как посоветовал Виктор, —тем более. Алевтина Андреевна столько для нее
сделала, так пеклась об ее счастье (и во многом
оказалась права), что теперь у Ларисы практически не было выбора. Да и сын… Хотя Лариса и подозревала, что мать сделала все, чтобы настроить его
против «неблагодарной вертихвостки» (собственной дочери), но нельзя же бросать подростка на
401
произвол судьбы, да еще с парализованной бабкой на руках. А любовь… Любовь, увы, не выдержала испытания жизнью.
Лариса вернулась в родительский дом, прописалась там и три последующих года посвятила
уходу за матерью, которая с каждым днем становилась все несноснее и злее. Как ни старалась
дочь, пытаясь выпросить прощения, — тщетно.
Пока Алевтина Андреевна могла говорить, она без
конца вспоминала любимого зятя, на чем свет
стоит ругала Ларису за глупость и неблагодарность. Даже внуком она интересовалась меньше, чем Сергеем.
Второй инсульт настиг ее, когда Лариса была
на работе, а внук — в школе. Вернувшись, они застали ее уже безмолвной, почти без дыхания. Жили одни глаза, неотрывно смотревшие на телефон. Они словно чего-то ждали.
«Мамочка, хочешь, я позвоню Сергею? — в полном отчаянии спросила Лариса. — Хочешь, я попрошу его приехать?»
Веки старухи дрогнули, а глаза засветились такой надеждой, что у Ларисы перевернулось сердце. Как же привязана ее мать к уже давно бывшему
зятю, если и перед смертью думает о нем…
«Приехать? Сейчас? — саркастически спросил
Сергей бывшую жену. — Вы там обе, похоже, спятили, моя милая. Я не врач и не священник, да к тому же не имею ни малейшего желания видеть тебя
или твою маменьку…»
Лариса молча положила трубку, боясь посмотреть матери в глаза. Но этого не понадобилось: Алевтина Андреевна глубоко вздохнула — как
простонала, и… отмучилась.
После похорон Лариса едва не наложила на себя руки и долго-долго выходила из очередного
приступа депрессии. Но теперь ее мучили другие
402
сны и другие мысли. Она кляла себя за то, что оказалась неблагодарной дочерью, никудышной матерью, пожертвовала всем ради красноречивого