Ваниль и шоколад
Шрифт:
– Цыпленка слегка посыпь кунжутным семенем. Полезно – кальций. И положи в салат побольше помидоров: в них много натрия, – продолжала давать советы София.
– Синьора, я уже наизусть знаю, какой у профессора холестерин, сахар и кровяное давление. В этом доме ни о чем другом не говорят, – потеряла терпение служанка.
– Ты же понимаешь, Тина, если мы о нем не позаботимся, то кто? – риторически спросила София. – Может, эта Капуоццо?
Анджелиной Капуоццо звали двадцатидвухлетнюю студентку, с которой сожительствовал «подонок». Она родилась в горах Кампании, [22] выросла в лачуге среди
22
Одна из южных провинций Италии, считающаяся «бедной» по сравнению с «богатым» Севером.
Поначалу София принимала ее у себя, как и других студенток своего мужа, с элегантной любезностью, к которой примешивалась толика снисхождения. Обычно речь шла о молодых девушках, очарованных блестящей эрудицией профессора. Разве то же самое не случилось и с ней самой, когда она училась в университете и слушала его лекции? Профессор Варини был автором множества научных публикаций, обсуждавшихся в самых высоких академических кругах. Он придерживался леволиберальных взглядов, и видные политики прислушивались к его советам. Его часто приглашали в дискуссионные передачи на телевидение. Словом, он был знаменитостью. Кроме того, он отличался крайней скупостью, которую сам именовал бережливостью, и предпочитал прибегать к помощи домработницы своей жены вместо того, чтобы самому нанять кого-нибудь за плату.
«У великого человека могут быть свои маленькие слабости», – говорила София. Она все прощала мужу.
«Девушка с гор» оказалась твердым орешком, это София поняла сразу. Поэтому она с самого начала пустила в ход все свое умение притворяться, обращалась к ней не иначе, как «милая девочка», хотя за глаза, в разговоре с мужем или со знакомыми, именовала ее «эта Капуоццо». Ни за что на свете она не назвала бы ее Анджелиной и не перешла бы с ней на «ты».
– Я пойду приму душ и переоденусь, – объявила София. – Если они придут, пока я еще не готова, – приказала она Тине уже на пороге кухни, – подай томатный сок. Для профессора – с лимоном и капелькой соли. А этой Капуоццо положи перец, побольше перцу. Говорят, он сжигает печень, – добавила она самым нежным голоском.
Такие ужины втроем – она, он и молодая любовница – стали своего рода еженедельным ритуалом, и это продолжалось уже около года. Терпение Софии было на исходе, и она намеревалась воспользоваться долгими летними каникулами, чтобы убедить мужа порвать с подружкой и окончательно вернуться домой.
Поэтому, когда все расселись за столом, София, прекрасная и надменная, как всегда, объявила:
– Знаешь, дорогой, я зафрахтовала яхту на июль. Команда из двух человек, как обычно. У нас будут кое-какие гости, очень для тебя дорогие.
– Кто именно? – тут же оживился профессор.
– Министр Фронтини с супругой. Сенатор Беллани с супругой, – с напускной небрежностью сообщила София. – Правда, Фронтини присоединится к нам только со второй половины июля. Он говорит, что у него накопилось много дел в парламенте.
– При желании ты можешь превзойти саму себя, – снисходительно похвалил жену профессор. – Ну что ж, мне есть что обсудить с Фронтини. Да и присутствие сенатора тоже не помешает. – Чрезвычайно довольный, он повернулся к любовнице: – Тебе есть чему поучиться у Софии. Четыре недели на яхте станут для тебя хорошей практикой.
София побледнела. К такому удару в спину она оказалась не готова.
– Но, дорогой, эта бедная девочка никак не может ехать с нами. Как мы представим ее гостям? – проговорила она, стараясь скрыть за улыбкой подступающие слезы ярости.
– София! Я тебя просто не узнаю. Откуда эта старомодная щепетильность? Все мы люди взрослые, корью, слава богу, переболели. Какого черта? – воскликнул «подонок», улыбаясь подружке, смотревшей на Софию с холодным вызовом.
– Как ты сказал? – переспросила София, едва не задохнувшись.
– Я говорю, что Анджелина поедет с нами. Вы обе стали частью моей жизни, – невозмутимо ответил муж.
В этот миг София вспомнила все годы своей жизни с мужем. Следуя полученному в детстве воспитанию, она всегда была ему любящей, верной, заботливой женой. И ее мать и бабушка внушали ей: «Брачные клятвы священны только для женщин». Она своими глазами видела, как ее дед и отец, пустившись в загул, неделями пропадали из дому, а бабушка и мать молчали и делали вид, что ничего не замечают. Рано или поздно блудные мужья возвращались домой с покаянным видом. Только теперь Софии пришло в голову спросить себя: откуда у этих женщин брались силы глотать бесконечные обиды, улыбаясь как ни в чем не бывало? Она вспомнила, сколько раз сама возвращалась в пустую квартиру, где не с кем было словом перемолвиться, кроме Тины. Вспомнила недели и месяцы тоски, слез, одиночества, тревожного ожидания и впервые поразилась собственной глупости. Все, хватит! Больше она не позволит мужу садиться себе на голову, не станет покорно терпеть, как ее мать и бабушка. Она научится жить своим умом, не оглядываясь на этого себялюбивого болвана.
– Ти-и-ина-а-а-а! – заорала она во все горло.
– Здесь, синьора.
– Возьми мешок со шмотьем этого подонка и выброси его в окно, – приказала София.
– С большим удовольствием, синьора, – кивнула служанка.
– Ну а ты – вон отсюда немедленно! – тем же тоном продолжала София, обращаясь к мужу.
Ошеломленный Варини хлопал глазами, ничего не понимая.
– Любовь моя, что на тебя нашло? Я… я тебя просто не узнаю. Что это ты вдруг ни с того ни с сего… – забормотал он растерянно.
Зато «эта Капуоццо» с ходу оценила ситуацию.
– Все очень просто. Синьора наконец перестала притворяться. Твоя великодушная, все понимающая, либеральная, терпимая женушка сбросила маску. Неужели ты не понимаешь, Пупсик?
Пупсик! Уважаемый профессор, уже разменявший шестой десяток, был почти совершенно лыс, грузен, дрябл, но от своей горной пастушки удостоился на старости лет звания Пупсика! «В жизни не слышала большей нелепости!» – раздраженно подумала София. И она, ослепленная ею же самой придуманным «избирательным сродством», позволяла этому ничтожеству вытирать об себя ноги!
– Я сказала: вон отсюда! – повторила она. – Если ты не покинешь этот дом сию же минуту, я насажу тебя на эту вилку.
Перекипая от долго сдерживаемого гнева, она прижала к его горлу зубцы серебряной вилки.
Профессор Сильвио Варини понял, что настал момент сменить тактику. До него наконец дошло, что он переступил черту, навязав жене присутствие Капуоццо на яхте, зафрахтованной на каникулы. Он вскинул руки, давая понять, что сдается, и опасливо попятился к двери.
– Ну хорошо, хорошо, я ухожу. Но ты должна помнить, что я тебя люблю.