Ванильный альбом. I

– Полетели, пошалим, смотри, сколько взял. – Первый амур потряс колчаном, полным стрел.

– Ай, не хочу, – буркнул второй, развалившись на облачке, – лень. Да и надоела вся эта охота в зоопарке.

– В каком зоопарке? – Первый, махая белыми крылышками, подлетел поближе.

– В человеческом, – буркнул второй. – Сводишь зайчиков и котиков, а через пару лет разбегаются

козлы и овцы. То ли дело раньше, – мечтательно сказал он, подняв вверх глаза.

– А раньше больше любви было? – заинтересованно спросил первый.

– Да столько же. Только относились к ней серьёзнее, на мой взгляд, – не бросали где попало.

– Может, просто ты моложе был? И работа была в радость?

– Поучи учёного, сопляк кудрявый, – заворчал второй. – Да я, между прочим, такие пары сводил! Ромео с Джульеттой – ничто по сравнению с ними! У меня процент разводов самый минимальный был. Сейчас всё не так. – Амур почесал пузико. – Любовь, брат, это как большое дерево. Её вырастить очень тяжело. Не то что скороспелые цветочки страсти, которые быстро распускаются и так же вянут.

– О, – внезапно оживился он, посмотрев вниз, – гляди, вон парень идет по тротуару, навстречу девушка. Как думаешь, будет у них любовь?

Первый, взмахнув крылышками, подлетел к краю облака, оценил:

– Да! Уверен.

– А вот и нет, – рассмеялся второй. – Стрелу только на них переведешь. Они же разные с головы до пят. Ничего общего. Быстро наскучат друг другу.

– С чего ты решил? – первый сделал круг, взлетел повыше.

– На пальцах объясняю, специально для молодых карапузов, – улыбнулся второй. – Он любит рок и Высоцкого, а она – Рида и Киркорова. Он романтик, она приземлённая. Он без гроша в кармане, а она, – второй на секунду закрыл глаза, – а, нет, такая же. Один – один. Что там ещё? Он смотрит боевики, она – мелодрамы. Он читает книги, она смотрит ролики в интернете. Ему нравятся лес и река, а ей – кафешки и городские проспекты. Стопудово не пара. Можно не заморачиваться, пусть мимо проходят.

– Смотри, – первый сложил крылышки и опустился на край мягкого облака, – поравнялись, встретились глазами. Ого! Ты видел? – Он расхохотался и посмотрел на второго. – Искра промелькнула. Остановились, знакомятся! Это у него так глаза горят? Прямо слепят. Она вон как зарделась, щеки будто огнем пылают. – Он снова расхохотался.

– О, цветы покупает на последние деньги, – заинтересованно сказал второй. – Ещё и на мороженку осталось. Сейчас эскимо купит. Так и есть, – улыбнулся он и, присмотревшись внимательно, недовольно глянул на первого. – Вижу, семечко любовное корни пустило, расти начинает. И зачем только стрелял? Ведь сказал же дураку, что не пара они.

– Я не стрелял, – развел руками первый, – даже лук не снимал. Все стрелы на месте.

Второй наклонился и долго смотрел вниз. Затем встал, размял крылья:

– Похоже, теряю квалификацию, точно пора на пенсию, – буркнул он, взлетая вверх.

– Хватит чавкать! – раздраженно бросил седой Ангел, проходя мимо Смерти, которая с аппетитом пожирала очередную жертву.

– У тебя не спросила, – оторвалась та от еды, вытерев грязной рукой рот. –

Не хочешь свежатинки? – Она ехидно улыбнулась.

– Нет, – буркнул Ангел, осматриваясь.

Поле боя, изрытое многочисленными воронками, ещё дымилось. Миллионы осколков, смешавшись с чёрной грязью, плотным ковром укрыли местность. Сломанные, выкорчеванные деревья тихонько стонали от боли и страха, медленно умирая. Огонь от сгоревших людей, техники, травы постепенно угасал, жертвенным дымом взмывая в небо. Пороховая гарь, витавшая в воздухе, оседала на истоптанную окровавленную землю, на погибших бойцов, чьи тела заполонили всё вокруг.

Ангел, не обращая внимания на перепачканные крылья, медленно пошёл дальше, с грустью останавливаясь возле каждого убитого, внимательно рассматривая изувеченные окровавленные трупы, застывшие глаза.

Он был невидим, и выжившие солдаты, которые, словно чёрные тени, бродили вокруг, не замечали его.

Подняв голову, Ангел бросил взгляд на затянутое небо. Именно туда улетали его товарищи, крича, будто раненые птицы, от боли за тех, кого не смогли защитить.

– Ничего, скоро им новых подопечных мамки родят. – Смерть почесала живот и подошла поближе.

– Этого не трожь. – Ангел сделал шаг в сторону лежавшего на спине мальчишки в пробитой пулями шинели.

Но Смерть оказалась проворнее, ловко опередив его и оттолкнув заплаканного маленького ангелочка, склонившегося над человеком.

– Мой, – с удовольствием сказала она, разрывая тоненькую ниточку, связывающую тело с душой. Затем, смачно затянувшись, словно макаронину, всосала в себя жизненную энергию умирающего солдата. Тот последний раз дернулся в агонии и застыл, устремив погасший взгляд в сторону таких же мёртвых товарищей. Лишь маленькая слезинка, оставив мокрый след на испачканной щеке, медленно скатилась на землю, растворившись в ней.

Смерть довольно облизнулась и подмигнула Ангелу – знай, мол, наших.

– Никак не нажрёшься, – брезгливо скривился тот, сделав шаг вперёд.

– Сам знаешь, что у меня бездонный живот. Да и кто, если не я? Червям плоть, мне остальное. Всё по-честному.

– Мальчишку могла бы и пожалеть.

– Вот ещё! – хмыкнула Смерть. – Молоденькие – они самые вкусные. Что со стариков взять? Души жесткие, пресные. Хуже только маньяки да тираны, вот где подошва, даже жевать противно. А вот эти, – она кивнула на убитых солдат, – самая вкуснятина. Прямо как молочные поросята. Поэтому и обожаю войны. Не всё же старперами и хомячками с собачками питаться.

– Ничего, рано или поздно люди поумнеют, – вздохнул Ангел.

– Господи, тысячу лет в обед, а всё такой же наивный дурачок! – рассмеялась Смерть, – с чего вдруг они должны поумнеть? Да скорее весь мир в труху превратят, чем думать научатся. Мы ж с тобой почти ровесники, почитай с самого сотворения соседствуем. И что? Хоть один денек на Земле без убийств обошелся? Нет! И ты сам это знаешь. Спросил бы лучше Творца: почему он бездействует, когда его дети убивают друг друга?

– Спрашивал, – Ангел остановился, – переживает сильно, но вмешиваться не будет. Говорит, нужно, чтобы дети своим умом, на собственных ошибках пришли к взаимной любви. Иначе не научатся различать, где добро, а где зло.