Ванильный запах смерти
Шрифт:
– Валя, мать Иды, была моей двоюродной сестрой. Этот подонок Иван Резунов, который стал сегодня бо-ольшим человеком в одном из раскрученных птичьих хозяйств – даже я его курами гостей потчую, бросил сестру беременную, без средств. И ни разу не вспомнил ни о ней, ни о ребенке. Вале нужны были деньги на лечение, на операции по пересадке почки. На первую мы собрали – но она не помогла. Не прижилась почка! – Самохин хлопнул кулачищем о колено. – Потом – всё. А этот жирует! И ни на одно письмо, ни на одну просьбу, соб-бака такая
– Ну, ясно, – махнул рукой Рожкин.
– Идочка, а фото? – спросила жалостливо Травина, глаза которой снова блестели. На этот раз от сочувствия и раскаяния.
– Да он всем дарил, Адели Вениаминовне вон тоже. Глеб Архипыч, он это… подписывать любил красиво.
– А в вещах Федотова были его собственные фотографии? – спросил тихо следователь у оперативника.
– Да, были… штуки три, – кивнул Саня.
– А чего убрали? Фото со стола? – миролюбиво поинтересовался Рожкин.
– Так покойник. Что он стоять у меня, страшно уж, – помялась Ида.
– Да уж! Страшно. Все данные вашего отца мне сообщите, – подвел черту под разговором с поваром и горничной следователь.
«Даже если и существовал хоть малейший мотив, по которому Ида Щипкова желала смерти Федотова, она никак не могла бы убить его при помощи наркотика. Откуда у нищей деревенской девчонки средства на покупку баснословно дорогого зелья? Да еще в таком количестве! Вот «закалать» – это она бы, возможно, могла. С дядиной помощью. Пролетарскую и убили именно таким способом. Но что бабка знала об актере и наркотиках? И при чем тут обездоленная сирота Щипкова?»
Все эти мысли проносились в голове Геннадия Борисовича, пока свидетели подписывали протокол.
И тут раздался долгожданный звонок эксперта. Собственно, из-за чрезвычайных событий в больнице и в ожидании результатов срочной экспертизы приехала опергруппа в «Под иву». Дело-то вышло громкое и попало на особый контроль.
– Ага, ага… – кивал удовлетворенно головой Рожкин, слушая телефонного собеседника.
– О-от даже как! – Он отложил аппаратик и обвел присутствующих торжествующим взглядом: – А вот теперь мы допросим настоящего убийцу. Вернее, настоящую! Абашеву введите! – крикнул он театрально, обращаясь к Сане.
Трепещущая Зуля села на стул, где только что истерически хохотал Самохин. И его, и двух других свидетельниц попросили из комнаты удалиться. При допросе главной подозреваемой присутствовали только полицейские.
– Вы, конечно, можете продолжать упираться и хранить молчание, госпожа Абашева, но в силу сложившихся обстоятельств это абсолютно лишено смысла. Да уж… – Рожкин, будто утомившись от столь многосложной для него фразы, вздохнул и утер лоб. – Кондиционер похолоднее сделай, – кивнул он своему коллеге Сане.
Зуля в оцепенении смотрела на следователя, демонстрируя полное непонимание.
– Вы приносили томатный сок Кудышкину в больницу? Впрочем, можете не отвечать. Я и так знаю, что вы. Чего уж… Как и то, что в сок этот, скорее всего при помощи шприца, ввели слоновью дозу сильнейшего седативного, то бишь снотворного препарата – нембутала. И где только достали? У своего поклонника – болящего Бултыхова? Впрочем, это позже, успеется.
– Я… я не понимаю, о чем вы, – начала было лепетать Зуля, но Рожкин вдруг вызверился и завопил:
– Да о том, что в тяжелейшем состоянии со вчерашнего вечера ваш полюбовничек! В коме! Отравлен!! Но жив пока. Да уж…
Рожкин поднялся из-за стола и заметался перед подозреваемой с видом ожившего дамоклова меча, проносящегося в считаных сантиметрах от головы преступной гедонистки.
– Вы еще и отпечатки пальцев постирали с пакета. Это уж умора, да и только! И целых два мотива – отравление Федотова и ревность! Причин для задержания больше чем достаточно!
– Да зачем мне травить этого несчастного артиста?! Он же работу мне давал! Деньги! – в свою очередь заголосила Абашева, будто очнувшись.
– А-а! Это уж… Значит, в отравлении Кудышкина вы сознаетесь? – удовлетворенно крутанул головой Геннадий Борисович и уселся на свое место.
– Да бред!! Ничего я не делала! Я вообще не знала, что Эдик женат! Я чуть с ума вчера не сошла, когда в больницу пришла, а вы… – Зуля бессильно, по-детски расплакалась, уткнувшись в колени.
– Ну хорошо, на нет – суда нет. Оформляю задержание. Давай, Сань, – махнул Рожкин оперативнику, который отработанным жестом захлопнул наручники на тонких Зулиных руках.
Она с недоумением посмотрела на свои запястья, на Саню и, ни слова не говоря, вышла в сопровождении оперативника из комнаты.
Шатова, предпринявшая попытку вырваться из дома, чтобы обежать его и приникнуть к Дашиному окну: вдруг что-нибудь удастся расслышать, была остановлена немигающим бесстрастным Пашей. Единственное, что тот позволил «пленникам», – это заварить кофе. Даша обнесла всех чашками с дымящимся напитком и блюдечками с сухим печеньем. Только Юлия истребовала черного чая, так как от кофе, да на голодный желудок, у нее бы сердце выпрыгнуло и давление подскочило, а этого допустить она никак не могла в такой-то непростой ситуации.
Напряжение в холле стало спадать. Допрошенная троица вполне дружественно шепотом переговаривалась. Насколько поняла Люша, воспитательница винилась перед миролюбиво настроенными к ней дядькой и племянницей.
– Нервы… Это все наши нервы, – громко вздохнул Самохин, который и впрямь слишком эмоционально вел себя в последние минуты.
«Впрочем, неизвестно, как бы я хохотала или плакала, если бы меня обвинили в отравлении и разносе головы, – рассудила Юлия. – Поговорю обстоятельно с Травиной и, пожалуй, вычеркну этих троих из списка!» – решила она.