Ванька-ротный
Шрифт:
Один раз хлебнув русской зимы, если они останутся живы, на всю жизнь запомнят страшную Россию.
Солдаты идут подгоняемые ветром. Через некоторое время холод и адские муки пройдут, появиться чувство пустоты и безразличия. Да-да! Это неизбежно придёт. Не важно, что ветер и снег летят с новой силой. Важно улучить момент присесть куда-нибудь за сугроб, закрыть глаза и не о чём не думать. На тяжелые веки навалиться сон, как благодать, как избавление. В сугробе забудешь "Фатерлянд" и родных, окружающий мир больше для тебя не существует. Солдат будет брыкаться, если его снова поставить на ноги. |Его вынули из сугроба, отругали, выпихнули на дорогу, на ветер, на снег. Ноги у него не гнутся, идти он не может|. Те, кто успел заснуть в снежных просторах России ушли из жизни без мук и без сожаления. Ни страха, ни горечи при этом человек не испытывает. Засыпали многие, и наши и немцы. Зима не щадила ни тех, ни других. |У тех, кто погибал от пули или осколков, смерть на холодный чудный сон не была похожа.|
Фельдфебель Пфайффер был закаленный валка. Он побывал во многих местах. Но такой адской зимы и проклятой дороги он никогда на себе не испытал. Его резал ветер и снег, ему было тоже невмоготу, но он терпел и не подавал виду.
Как случилось так, что немецкая армия в России зимой оказалась раздетой. Он видел русских пленных, на них грубые и толстые шинели надетые поверх ватников и ватных штанов. На каждом солдате валенки, зимняя шапка и байковые рукавицы.
Пленных запирали в сарай, занесенный снегом, сутками не кормили и они там сидели, как в натопленной избе. Что это за народ? Немцы такого выдержать не смогли.
У солдат фюрера под каской летние пилотки. Уши примёрзали к стальным ободам. Немецких солдат отправляли на фронт в полной экипировке. Сапоги им мерили на один носок по подъёму ноги. Каски примеряли по округлости черепа, чтобы они не болтались на голове. Набивать тряпье под каски было некуда. На русскую зиму никто не рассчитывал.
Пока фельдфебель думал о касках и сапогах, от обоза отстали двое солдат. Солдат хватились поздно. У фельдфебеля глаза полезли на лоб, когда ему доложили. Он хотел что-то сказать и затряс головой.
Замыкающим шёл шелудивый ефрейтор. Он по своим обязанностям должен был следить и подгонять солдат. Ефрейтор не выполнил свой долг. Он пойдёт под суд, как только они прибудут в Старицу. Младшего по чину фельдфебель Пфайффер не имел права расстрелять, как солдата. Фельдфебель Пфайффер с удовольствием приведёт приговор в исполнение. С великим чувством и достоинством он пустит ему первую пулю, не целясь, в живот. Это его долг перед нацией, Фатерляндом и Фюрером. Это он умеет делать. С этими вояками по Европе ещё можно было идти, a для войны в России они не годились. Духом слабы. Здесь нужны железные нервы и истинный Германский неистовый дух. А таких как он, фельдфебель, в армии остались единицы.
Обоз медленно подвигается по дороге. Лошади надсадно храпят. Ветер рвёт из-под ног сыпучий снег. Зачем они здесь, зачем сунулись в эту Россию. Сидели бы дома в своих пивных, пили пиво, играли в карты, читали газеты. Бросит кельнер на стол картонные кружочки, подвигает их пальцем, наведёт симметрию, не успеешь закурить, а потные бокалы с пивом уже стоят перед тобой.
Здесь, на летучей снежной дороге о жизни страшно подумать. К горлу подкатывается твёрдый ком. Хочется кричать, вопить, что нет больше сил. Хочется одно — сесть куда-нибудь в снег и заснуть. Грязные тряпки, как холодный удав, намотаны вокруг шеи. Канун Рождества, а немецкая армия драпает на Запад.
Зло подергивая застывшей от ветра щекой, фельдфебель поглядывает на дорогу. Справа и слева пылит белое поле. Жалкое и печальное зрелище видит он. Замотанная тряпьём цивилизация плетется, как шелудивая стая полудохлых собак. Скорей бы добраться до деревни Никольское, тёплого жилья, позабыть про дорогу.
— "Матка давай млеко! Матка давай яйки! Матка давай курка!".
У немецкого солдата полный и необходимый запас русских слов:
— "Матка. Давай-давай. Яйка. Курка. Млеко. Шпикк. Цап-царап!".
Обоз спустился в лощину. Дорога круто повернула на бугор. Сюда ветер и снег не долетают. Снег несется и пылит где-то там за бугром.
Но, вот зафыркали лошади, и люди заторопились. До солдат долетел запах жилья и гари. Через некоторое время показались крыши домов. Ездовые заёрзали на передних сиденьях. Они замахали руками, показывая в направлении деревни. Солдаты подняли головы, разогнули спины. Они жадно смотрели вперёд, обшаривая глазами снежное пространство. Они уже не чувствовали летучего холода, они забыли о нём. И каково же их было удивление и глубокое разочарование, когда обоз вошёл в деревню и, не останавливаясь, проследовал дальше в Никольское.
Вот собственно и весь рассказ, который в своих показаниях изложил нам пленный немец. Ещё одно обстоятельство нужно бы уточнить. Когда я спросил пленного куда девался второй немец, он пожал плечами и ничего не ответил. Отстали от обоза они вместе, а куда тот ушёл? Я остался на дороге, — добавил он. Вот собственно и всё.
Через двое суток нас сменила, подошедшая по дороге, стрелковая рота. Мы забрали пленного и отправились в батальон. Я думал меня похвалят за пленного, но в |штабе полка с Максимовым| батальоне опять вышел неприятный разговор.
— Мне надоело всё время быть перед вами виноватым! — сказал я.
— То это не так, то кому-то не угодил!
— Ладно! Иди, получай пополнение!
Я разыскал в тылах полка маршевую роту, прибывшую накануне. В роту мне дали ещё полсотни солдат. Так что громкое название стрелковая рота, состоящая из полсотни [новобранцев] и шести обстрелянных солдат, вполне реальная боевая единица в наших условиях на фронте. Через неделю я получил ещё десяток и стал ударной силой полка.
Глава 11. Передовая и тыл
Видно судьбе было угодно, чтобы из многих тысяч павших, в живых остались редкие одиночки. Они сохранились, для памяти об этой кошмарной и тяжёлой войне.
Мы несли большие потери и тут же получали новое пополнение. Каждую неделю в роте появлялись новые лица. |Разве запомнишь все их фамилии. Разве в таком потоке людей солдатские фамилии запомнишь? Запомнить в памяти можно было не больше десятка, тем более, что голова у ротного занята совершенно другим. Тут и война, и немцы, и самое важное полковые начальники. Кто из них, кто? Трудно было сказать.