Ванька-ротный
Шрифт:
От двух покосившихся бревенчатых изб не было видно, где именно в низине находился этот подвал.
Как только мы свернули на тропу и подошли к бревенчатым избам, в нашу сторону на уровне плеч тут же полетели немецкие трассирующие пули. Мы по незнанию оказались на открытом месте. Я остановил роту. Солдаты, не дожидаясь команды, повалились в снег.
Команда "Ложись!" подается в тылу, при обучении. А на фронте солдатам такие команды не подают. Ты должен сам смотреть и решать, стоять тебе на месте или лежать уткнувшись в снег.
Пули летят! Хочешь стой, а хочешь — падай! За рукав дергать тебя и гнуть к земле никто не будет. Когда роту нужно будет поднять, ротный подаст нужную команду. Вот тогда на тебя командир заорёт. Потому что с первого слова солдат обычно не шевелится. Солдат с первого слова не вскочит на ноги. Тут не только нужно подать команду, тут нужно по матушке, как следует пустить, знакомое солдату словцо. Вот только тогда солдат почувствует, что это касается именно его. [Иначе,]он может подумать, что это кто-то из солдат пошутил|.
Казалось, что где-то там наверху находятся немцы, а мы по снежному лабиринту заходим к ним в тыл. Смотрю на командира сменяемой роты. Он идёт спокойно. По его виду можно сказать, что немец ещё далеко. Мы обходим высокий бугор, — Прошли Демидки! — говорит он |мне на ходу|. Вот Обша делает левый крутой поворот и перед нами впереди город Белый. По дну оврага дорога медленно поднимается к льнозаводу.
Здесь среди обломков разрушенного |фундамента и оснований| здания, видны занесенные снегом бугры |детали трепальных машин|. Повсюду из-под снега торчат: железо, исковерканные перекрытия и кирпичные опорные столбы. По ним можно судить, что льнозавод представлял собой небольшое строение длиной двадцать, тридцать шагов.
За льнозаводом дорога кончается. Дальше идёт протоптанная в снегу солдатскими ногами тропа. Перед нами две почерневшие от времени избы. Одна совсем покосилась, а на другой такой же кривой сорвана крыша.
Отсюда, собственно, и начинается наш рубеж обороны. За этими двумя почерневшими избами |до самого города| кругом кроме снега впереди ничего не видать. Слева вдоль тропы, которая уходит куда-то в город стоят голые одетые белым инеем деревья. Сквозь деревья видно всё открытое снежное пространство до самого города.
Деревья когда-то посадили, для укрепления почвы. Потому что местность от высокого бугра, где стояли Демидки, понижается в сторону города. Эти [старые] деревья сейчас почти не сохранились, [остались только внушительных размеров пни вдоль дороги]. Большую часть их вырубили и растащили после войны. Но отдельные деревья кое-где ещё остались. Если у такого отдельного дерева остановиться и внимательно посмотреть |его ствол|, то можно заметить глубокие следы и царапины пуль. Это следы военного времени.
Тогда, в январе сорок второго года всё пространство до города просматривалось и простреливалось с двух сторон. Хотя, по правде сказать, наши солдаты стрелять не любили. |Пространство вдоль| Тропа от льнозавода до винного |погреба| склада простреливалась немцами |каждую ночь|.
Как только мы свернули на тропу и подошли к двум избам, немецкие пули запели у нас над головой. Я остановил роту, солдаты не дожидаясь команды повалились в снег. Когда пули летят, хочешь стой, а хочешь ложись. Команды тебе подавать никто не будет |и тянуть за рукав. Это когда нужно поднять роту, то будут кричать. Чего лежишь? Помкомвзвод старшина Панин рявкнет, чтобы всем было слышно|. Команду подадут, когда под пулями нужно понять(ся) |солдат роты|. Рявкнет помкомвзвод старшина, да так, чтобы все слышали.
— Далеко тут до подвала винного погреба? — спросил я мл. лейтенанта.
— До склада сельскохозяйственных машин? — уточнил он, — Нет, не далеко! Но по тропе днём ходить туда нельзя |очень опасно. Каждую ночь на тропе теряем людей!| Тут ночью каждый раз убивает |солдат|!
Сейчас подвал, а когда-то это было кирпичное здание в полтора этажа. Подвал имел толстые стены в четыре кирпича и выступал из-под земли на полметра. Единственный этаж, где когда-то была контора, обрушился при |бомбежке| взрыве. На потолке подвала лежала целая груда битого кирпича. Только один угол, обращенный в сторону города, уцелел от взрыва и торчал над подвалом |в виде угла, как сторожевая башня|.
В подвале когда-то действительно хранили спиртное. Об этом нам рассказал солдат нашей роты, он был из местного населения. Подвал имел внутри сводчатый потолок. Внутри было пусто, голый пол и обледенелые стены. Ни печей, ни труб. Морозильная камера, склеп, могила для живого солдата.
Сводчатый потолок подвала, сохранившегося амбара.
Сейчас это место огорожено деревянным забором. За забором находится Бельский районный заготпункт. Подвал винного склада был самой близкой точкой нашей обороны к городу |и к передовым позициям немцев|.
Самого подвала |теперь| не сохранилось. Его взорвали немцы в мае сорок второго года. Как это случилось, пойдёт особый рассказ. Теперь на этом месте остались в земле следы битого кирпича.
Но самой ценной реликвией и достопримечательностью войны является железный навес с полукруглой крышей, пробитый пулями и осколками во время войны. Навес [151] и сейчас стоит на своём прежнем месте. Он и сейчас стоит в том самом виде, в каком мы его видели перед собой каждый день. Находился он ближе к немцам. Мы были от него шагах в двадцати |с одной стороны, а немцы чуть левее и ближе метрах в десяти и к нам ближе с другой стороны|.
151
От навеса остались только бетонные быки.
Здесь по фронту проходила линия раздела. Навес, это настоящий памятник тем людям, которые здесь сражались во имя победы на нашей земле. В железной полукруглой крыше есть и мои пробоины. Закрою глаза и вижу их, как знак незабываемого и тяжелого военного времени.
Левей железного навеса стоял деревянный дом. В нём размещалась немецкая пулемётная точка. Опорный пункт немцев. У самой земли в бревенчатой стене была прорезана узкая амбразура. Со всех сторон она была обложена мешкам с песком. Пространство, меньшее, чем двадцать метров между немцами и нашей позицией |в подвале| простреливалось насквозь. Редкие стволы деревьев не мешали стрельбе с их стороны.