Ванька-ротный
Шрифт:
— Здесь кроме вас ещё кто-нибудь есть? — спросил капитан.
— Не знаю, не видел! — ответил я.
Березин посмотрел на пулемёт, который был направлен на него, и на пулемётчика, который припал к прицелу и ждал только моей команды.
— Ну вот что! — сказал он, — Пулемёт снимайте! Идите к переправе! Пойдете брать Демидки! Не возьмете деревню, просидите под бугром, отдам под суд! Капитан вас доведёт до переправы.
Я спокойно посмотрел на генерала. Он стоял в трех шагах от меня. Я рассматривал его лицо. Раньше я видел его мимоходом, с расстояния. Теперь он стоял передо мной. Меня почему-то приказ взять Демидки не испугал, а даже наоборот, придал мне уверенности и спокойствия. |Раньше я так вызывающе не стал бы вести себя перед ним. Я захотел рассмотреть генеральское лицо.| Кто этот человек, который посылает нас на смерть. В лице его я должен найти что-то огромное и непостижимое. Но ничего особенного я в этом худом и сером лице не увидел и не нашёл. И даже, откровенно говоря, разочаровался. Он был с первого взгляда похож на деревенского мужичка. На лице какое-то непонятное тупое выражение. |Он приказывал, и мы беспрекословно шли на смерть!| Я смотрел на него и не верил своим глазам, что этот человек — генерал. Худое морщинистое лицо ничего |кроме зла и растерянности| не выражало. Сгорбленная фигура его, не говорила, что он сильный и волевой человек. Маленькая лысая голова его всё время вертелась. Он как будто что-то потерял и теперь старался вспомнить то место. Вид у него был придавленый и усталый.
Капитан стоял и ждал указаний генерала, а два автоматчика-телохранителя, выпятив груди вперед, довольные своим положением, смотрели на нас, на людей с передовой, с превосходством. Две группы людей стояли друг против друга, чего-то ждали и настороженно щупали друг друга глазами. И линия раздела между ними невидимо проходила по земле.
Генерал смотрел на нас и, видно, хотел определить, способны ли мы взять Демидки и выбить немцев из деревни. Уж очень нас было мало. И артиллерии никакой. Как так случилось, что сам он бегает по кустам вокруг Демидок? Заставил его немец кружить и петлять по кустам. Докатился до такой жизни, что самому приходится собирать солдат и посылать их на деревню |с пустыми руками|. "А где же командир полка? Где наш комбат Ковалёв?" — мелькнуло у меня в голове. Теперь генерал убедился, что командир полка и комбат, и их замы и помы бросили своих солдат и в панике разбежались в панике, кто куда попало. |Генерал стоял и шарил глазами по кустам в надежде поймать ещё с десяток солдат и послать их на Демидки.|
— Чего стоишь? Слышал приказ? — сказал мне капитан недовольно.
— Двое солдат пошли к реке за водой для пулемёта. Жду, пока вернутся.
Через минуту послышались шаги со стороны реки, и две землистого цвета солдатские каски показались из-за кустов. Заправили водой пулемёт, и я подал команду сниматься. Солдаты быстро разобрали пулемёт, и мы тронулись вверх по кустам за капитаном. Мы долго шли, избегая открытых мест со стороны Демидок, и, наконец, вышли под крутой берег, здесь река делала поворот. Внизу у кромки воды стоял привязанный плот. С одного берега на другой был перекинут канат. По нему, стоя на плоту, можно было перетягиваться на другую сторону. Плот был сколочен из брёвен, на нём могли переехать одновременно не больше десятка солдат. Мы подошли к переправе, около неё лежала ещё одна группа солдат. Около стояли два автоматчика из дивизии. Солдаты, лежавшие в кустах, были собраны из разных подразделений. Тут были и посыльные и связисты. В общем, настоящих солдат стрелков здесь не было. Два политрука сидели рядом на пригорке. Они, видно, сумели уйти из своих рот до начала бомбежки. |Роты и командиры рот попали в плен. Командирам рот от своих солдат бежать было нельзя, им грозил расстрел за оставление позиций. А эти сидели и на лице испуга не было никакого.| Сзади за нами появился генерал и предупредил всех, что он будет смотреть за ходом атаки.
— Будете сидеть под бугром, живыми вы на этот берег не вернетесь! И не возражать! — прикрикнул он.
Всем стало ясно, что их послали на верную смерть. Выйти из-под крутого обрыва на том берегу и пойти по открытому полю, значит попасть под пулемётный огонь. На зеленом поле до самых Демидок ни канавы, ни кочек тогда не было. Все сгорбились, съёжились от генеральских слов. У моего Пети побелело лицо, задвигались губы. Дороги назад никому не было.
Мы переправились на плоту и вышли под обрыв крутого берега. Генерал с автоматчиками и капитаном остались на том берегу. Никто из сидевших под обрывом и из тех, что смотрели за нами с того берега, не знали, что немецкие танки из деревни ушли. Все думали, что они там, стоят за домами. В голове у всех было одно: что пришла пора рассчитаться и проститься с жизнью. Никто вины на себе не чувствовал. Деревню сдали другие. Почему же этих посылают на смерть?
— Ну что, Петя. Вот ты и нашёл полковую кухню! — сказал я политруку, когда мы присели под обрывом на корточки. Я посмотрел вперёд. К деревне поднималось не круто ровное поле. Я вскинул бинокль и посмотрел на зады сараев и полуразрушенных домов.
— Всем приготовиться к атаке! — крикнул я. Солдаты не двигались. Петя пригнулся ещё ниже и уткнулся каской под самый обрез. Я закричал на солдат, а они ещё ниже прижались к земле.
— Кто пойдёт со мной?
Солдаты переглянулись. "Он что, спятил?" — было написано на их лицах.
— Нужны добровольцы!
— Я пойду! — сказал высокий худой солдат, это был мой Паша. Второй, что поменьше, молчал и в мою сторону не смотрел.
— Дай мне свой автомат! — сказал я ему. Он охотно протянул мне его.
— Ну вот, что Куприянов! Пойдём вдвоём. Будешь делать всё так, как я. Я лягу — ты немедленно ложишься. Я перехожу на бег — ты бежишь! Дистанция на расстоянии локтя. Стрелять начинаю я! Все ясно? Кто ещё? Есть ещё добровольцы? Молчите, твари?! Видишь, нас только двое.
Один из солдат протянул мне свою гранату.
— Ну что ж, и на этом спасибо!
Политрук мой, Петя сидел в метре рядом. Из-за обреза бугра он не высовывался, слышал весь разговор, но каски своей мне не предложил. Он её к голове прижал двумя руками. Он не только своим видом показывал, что не собирается вылезать из-за бугра, он даже сделал попытку остановить меня.
— Ты что? Тебе надоела жизнь? — сказал он тихо.
— Ну, была не была! — сказал я, — Пошли, Куприянов!
Политрук и другие солдаты вздрогнули при этих словах. Но что, собственно, меня подтолкнуло? Я был судимый, имел пятно. Меня до сих пор считали ненадежным офицером. Мы с солдатом поднялись во весь рост из-за обрыва и, ускоряя шаг, пошли на деревню. Наши фигуры замаячили над полем. Нас видели все. И те, что сидели под бугром, и те, что стояли на том берегу и ждали нашей общей атаки. Было впечатление, что мы вдвоем идём сдаваться в плен, если на нас смотреть издалека. Все, кто сидел под бугром, смотрели на нас и ждали момента, когда полоснёт немецкий пулемёт. Вот наши фигуры вдруг вздрогнут, и мы захлебнемся кровью.
Всё, о чем я здесь рассказываю, могут подтвердить живые свидетели. После войны мы не раз встречались с Петром Иванычем, и он в присутствии других людей обсуждал со мной этот рискованный эпизод. Он и после войны осуждал меня за этот отчаянный поступок.
Мы с солдатом шли во весь рост на немецкий пулемёт, который стоял в промежутке между двумя сараями. Я отчетливо видел, что ствол пулемета смотрел в нашу сторону, а немец пулемётчик стоял к нам боком и разговаривал с кем-то, кто стоял рядом за углом сарая. Пулемёт у пулемётчика был между ног. Я шёл по открытому полю во весь рост и, не отрывая взгляда от немца, следил за его малейшим движением. Немец смотрел в сторону. Но вот он повернул голову и посмотрел на меня. "Всё!", — мелькнула у меня мысль. Внутри у меня всё мгновенно сжалось. Ноги перестали слушаться. На глаза надвинулась какая-то пелена. Я моргнул глазами, тряхнул резко головой. Немец продолжал смотреть на меня. Я шёл на него не останавливаясь. Мне показалось, что немец даже улыбнулся. Но вот он снова отвернулся и стал разговаривать с тем, кто стоял за углом сарая. На лице выступил пот, спина у меня похолодела. Я перекинул автомат в левую руку, подошёл, как во сне, к углу сарая и метнулся за угол. Солдат повторил мой маневр. Мы сделали секундную передышку:
— Ух! — сказал я, — Дышать нечем! — и вышли из-за угла.
Немец теперь стоял задом к нам. Мы пошли на него и на пулемёт. Стоило немцу повернуть голову, покосить глазом в нашу сторону, мы были теперь совсем рядом. Но немец стоял полубоком и не взглянул больше в нашу сторону. Немцы не предполагали, что мы нагло, в открытую попрёмся на пулемёт. Но вот немец повернулся проворно, взглянул на меня, я шёл на него и, не целясь, тут же с рук дал в его сторону очередь трассирующих из автомата. Солдат из своего автомата пустил очередь трассирующих тоже в сторону немца.
На лице у немца выразился испуг, он вскинулся и попятился за угол сарая. Обе очереди наших трассирующих в немца не попали.
— Смотри по сторонам! — крикнул я Куприянову и пошёл на пулемёт.
Куприянчик шёл чуть сзади и справа. Он бил короткими очередями по деревне в промежутки между домами, кой-где уже мелькали немцы. Немцы, услышав выстрелы, забегали между домов. Попытка вернуть брошеный пулемёт погубила немцев. Они надеялись улучить подходящий момент и подобраться к пулемету. Каждый раз, когда они высовывались из-за угла сарая, я давал в их сторону короткие очереди. Пули визжали, щепа летела от края бревен. А когда перед твоим носом летят пули, страх и дрожь мешает думать и видеть реально.