Ванька-ротный
Шрифт:
Перед ними на ветру колебались серые потертые шинели, у которых нет того ухоженного вида, как у солдат охраны, стоящих за спиной у полковника Квашнина. Они не сразу поняли, что перед ними стоят боевые настоящие солдаты, которые держат фронт своими хребтами, которые ведут войну.
В их представлении пулеметчик солдат, это один из мордастых охранников в новом полушубке. Они рассматривали нас. А мы, упрямо из-под бровей смотрели на них. И ждали команды, поскорей уйти отсюда.
Квашнин хотел взглянуть на тех, кто пропитан гарью взрывчатки, на тех, кто получал увечья и умирал на передовой. Кто кровью своей добывал славу ему и всей его штабной и тыловой братии. Тыловые и повозочные тоже были гвардейцами. И главное было еще в том, что люди эти никогда и ничего не просили. Они не имели наград и на судьбу свою не роптали. Вот и сейчас тронуться они молча, качнуться вперед, уйдут в серую ночную мглу, и он Квашнин их больше никогда не увидит. Он смотрел на них, на живых, а мысленно видел их в братской могиле. Он даже и в этом ошибался. Убитые солдаты обычно валяются на снегу. Дивизия уйдет, а трупы убитых солдат поверх земли останутся лежать. Чем больше их убьет, тем значительнее будут его заслуги. Сумел же он и заставил их без страха пойти на смерть. Наверное, думал он и о том, почему они безропотно и добровольно идут умирать за общее дело. А если подумать глубоко, солдаты воевали за народ. В живых останутся они — тыловики [171] . |И славу общего дела они охотно возьмут потом на себя.|
171
Прифронтовые "фронтовики" и "окопники"
Не часто приходиться видеть ему боевых солдат гвардейцев. Такие встречи бывают редко. Каждый день перед его глазами мелькают штабные, тыловые и угодливые денщики. Увидеть боевую роту, это исключительное дело. Жди, когда тебе повезет. Вот так вдруг на дороге в тылу повстречать и посмотреть на солдат с передовой. Вот он русский солдат стоит перед тобой усталый, голодный и молчаливо угрюмый. Стоит, молчит и ждет, пока его обложат матом. Теперь полковник увидел, какой он из себя этот русский солдат, пропахший немецкой взрывчаткой, порезанный горячими осколками, прошитый свинцовыми пулями. Чем он живет? Что у него на уме? За что он воюет?
На войне все просто. Получил полковник сверху приказ, передал его в полк, а там его разослали |через батальон| по ротам. Крикнет ротный своим солдатикам:
— Мать вашу так! Давай славяне вперед! Родина вас не забудет!
И пойдут они, сгорбившись и согнувшись под пулями и под разрывами снарядов немца выбивать. Посмотришь на них, неказистые, зашарканные в серых шинелях, а идут и смерти не бояться. По глазам видно, что жрать мерзавцы хотят, вот и прут вперед, может трофеи достанут.
Вон рядом, растопырив вширь ноги, стоят за спиной полковника сытые халдеи. У них не только круглая рожа, у них и наглый самоуверенный вид. Пряжки на ремнях начищены, блестят как у кота…, в зубах папироски, вид гвардейский, что надо, медали на грудях, через контрразведку все проверены |на "вшивость"|.
А сунь его сейчас на передовую в окопы, посади на солдатский паек, заставь пойти под пули и под снаряды и покажет он себя первым трусом. |Ухарство и прыть тут же слетит с милого.| Не секрет, что они храбры, пока пасутся в тылу за спиной у начальства.
Да! Под Белым многие из таких показали себя, побросав оружие и документы. А ведь были проверены по мандатно, отобраны, так сказать, на надежность |, чтобы остались в живых|. Бывали такие случаи, когда вот таких халдеев из охранников, отправляли солдатом на передовую. Если проштрафился, не угодил или проворовался где в тылу. Снимали, с него милого, новенький полушубок, меховую шапку и цигейковые варежки. "Герою" выдавали потертую шинелишку б/у, с убитого, выдавали винтовочку и две обоймы патрон. И топай братец к стрелкам на передовую, иди к солдатикам в траншею, хлебать прозрачную баланду и вшей кормить. Ступай! Ступай |родимый| милый. Привет всем от нас передай! А ему в стрелковую роту идти, что живому голову в петлю сунуть. Дошел до траншеи, а к ночи ищи-свищи, исчез. Толи убило |да так, что мокрого места не осталось|, то ли следы |от бруствера| в сторону немца |к утру обнаружили| пошли. Вот вам и проверенный, и преданный общему делу.
Стоят на ветру две пулеметные роты. Подай им сейчас команду, и шагнут они, качнувшись вперед.
Мы не знаем точно, куда идем. Каждый раз нам указывают путь на один ночной переход. Бояться, что тайна района сосредоточения может быть раскрыта. К рассвету мы подходим к привалу, располагаемся в лесу, получаем кормежку, и как выражался наш фельдшер |каждый раз|:
— Промыли кишки? — Опять около кухни очередь на клизмирование! — шутит он, проходя мимо солдат.
Так шли мы несколько дней, но далеко от линии фронта не отрывались. В конце нам стало ясно, что мы стороной обходим город Белый.
Вскоре поодаль дороги мы увидели окопы, насыпи и бугры землянок. Подойдя к лесу, мы почувствовали запах солдатского жилья, гари и конского навоза. Ветер из ночи донес до нас стоянку людей и близость фронта. Под низкими разлапистыми соснами были видны землянки, окопы и какие-то, странные на первый взгляд навесы. На столбах, врытых в землю в два, три наката толстых бревен выше насыпей блиндажей были сооружены противоснарядные навесы. Для нас это было ново. Раньше мы таких сооружений прежде никогда не видели. Даже у немцев ничего подобного не встречали. Здесь стояли неизвестные нам мастера. Потом позже мы во всем разобрались. Если в такой навес ударял тяжелый снаряд |, фугасный или| с дистанционным взрывателем, то он разрывался в защитном накате. А покрытие блиндажа, располагавшееся ниже, от взрыва не страдало. Видно немцы сюда часто пускали тяжелые снаряды. Но не все блиндажи и землянки были оборудованы этими защитными козырьками. Здесь, как нам объявили, впереди на высотах оборонялась Алтайская бригада.
Солдаты разных частей строили блиндажи и землянки по-своему. Алтайцы рыли глубокие котлованы, опускали в землю сырые срубы и сверху возводили накаты. Солдаты нашей дивизии над земляной ямой возводили накаты, пересыпая их слоями земли. Исключением было наше начальство. Для них саперы строили исключительно надежные блиндажи. А простые солдаты и прочие офицеры жили кто как в земляных укрытиях с перекрытием в два, три наката. Нам в дивизию присылали на пополнение в роты солдат узбеков, таджиков и других [национальностей средне-азиатских республик]. Они, как сурки в оврагах рыли себе норы. А наши славяне из средней полосы жили в шалашах и окопах, которые накрывали сверху лапником и жердями. Все строили укрытия на свой манер. У алтайцев землянки были вместительные, расположены они были плотно друг к другу. Сибиряки строили их разбросано. Узбеки и таджики рыли свои норы в земле кучно. Славяне селились тоже вразброс.
Мы вошли в лес, где под небольшими соснами нам отвели пустые землянки алтайцев, расположенные от них в стороне. Срубы землянок в земле почти касались друг друга. Когда-то здесь стоял второй эшелон Алтайской бригады. Но бригада понесла большие потери, тыловых солдатиков значительно почистили и отправили на передовую. Считай половина блиндажей теперь пустовала.
Мы издали видели их солдат, которые стояли на постах. Мы были, так сказать теперь их соседями. Солдаты невысокого роста, какие-то приземистые и широкие в бедрах. Не то что наши длинные и тощие.
Солдаты их топтались в полутьме, иные перебегали, передвигая ноги мелкими шажками. Они перекатывались по тропинкам как шарики.
Да и лошади их, стоящие в коновязях, под невысокими навесами, подстать солдатам были низкорослые, коротконогие и лохматые. В общем ночью нам алтайские солдатики показались маленькими и почти игрушечными.
То ли измотались мы на переходах, то ли невысокие сосны придавили людей к земле. Но ведь наши не пригнулись, ни сгорбились!
Видно характера алтайцы были угрюмого, потому что держались они от нас в стороне. И когда наши солдаты их окликали, то они тут же поворачивались к ним спиной.