Ванька-ротный
Шрифт:
На Валееве и Касимове были одеты новые маскхалаты, с накидной белой марлей на лицо. Оружие было обмотано (белым) бинтами. Они как призраки поднялись (на снегу) и исчезли в снегу (из видимости не сделав и двадцати шагов). Я смотрел им вслед и вслушивался в ночное пространство. Кругом (по-прежнему) все было тихо и я мысленно отсчитывал их шаги. Вот они подошли, к кусту и легли (в снег). Правее нас, в стороне пролетела кривая нитка трассирующих. Я напряженно вглядываюсь в неясную, снежную даль и пытаюсь ловить (любое, даже) едва заметное движение, или звук. (Но кругом все неподвижно и тихо). У Касимова пока все идет хорошо. Ничего другого в такой тишине не может случиться. Я представляю себе этот куст. Мы ходили с Касимовым туда предварительно. (Я вижу все мелкие детали как наяву. Я представляю как они там спокойно лежат и ждут, как условлено третью ракету.) Вот быстро набирая скорость (высоту) в небо взметнулась первая (мерцающая, дрожащим светом осветительная) ракета. Я, прищурив глаза, провожаю ее полет (по восходящей траектории). Вот горящий огонь ее с кривой дуги сорвался (вспыхнул) и разлетелся на мелкие куски, горящие осколки (и угольки) вертикально полетели к земле. Немецкий пулемет по-прежнему молчал. Опять наступила темнота, опять начались томительные минуты ожидания. (Теперь в стороне слева пролетела лента горящих и светящихся пуль). Над головой высоко в небе прошуршал немецкий снаряд (дальнобойной пушки). (Темнота и мерцание снега снова расплылись перед глазами. Мне даже в такой момент показалось, что перед нами стоит немец с автоматом в руках, показывает мне стволом, чтобы я встал и сделал руки хенде хох!) Сергей заерзал от холода и неподвижной позы. По моим расчетам сейчас в небо взметнется вторая ракета.
Мы её пропускаем и ждем третью. Когда третья взлетит и погаснет, ребята встанут и пойдут на окоп. Вот она вскинулась из темноты, и до нас долетел хлопок. Яркий след прочертил в темном небе кривую. Снежные бугры и их тени побежали быстро |полетели неестественно| назад. |Потом| Светлое пятно на снегу (понеслось вперед) замелькало и закачалось. (И вот) Ракета на излете. (Меркнет её след, она ударяется в снежный настил и исчезает в снегу). Из немецкого окопа в нашу сторону летит короткая очередь из пулемета, пуль десять трассирующих (не больше). Что это? Случайный выстрел, (дал очередь) на всякий случай? (просто так?). Или немец обнаружил наших ребят? Стрельбы больше нет. Трескотня не последовала (пули провизжали, и всё стихло кругом).
Если бы он обнаружил ребят, то тут бы взревела немецкая артиллерия и вся передовая. Тут бы такой гром и грохот поднялся, что живого места не осталось бы на снегу. А тут короткая очередь в десять пуль и опять тишина и полная темнота. Успели они (двое) подняться в рост до стрельбы? Слышу как у Сергея стучат в кармане (со звоном) карманные часы на цепочке. Впереди все по-прежнему тихо (непроницаемо и недвижимо). Сколько времени прошло (пролетело) с момента, когда погасла ракета? — спрашиваю я себя и мысленно хочу представить что там происходит. И вот (вдруг) из снежной ночной пелены вырвалось едва заметное очертание идущей фигуры. Она медленно двигалась на нас. Если бы она застыла на месте, я бы ее сразу потерял из вида. А она шла (покачивалась) прямо на нас. Теперь я ясно вижу одного из наших ребят. На снежном фоне белым пятном мелькает его маскхалат. (Покачиваясь и тяжело дыша он подходит всё ближе).
— Идет кто-то один! — говорю я Сергею.
— Второй наверно сзади тащит немца! — отвечает мне Сергей.
Я привстаю на колени. Перед нами во весь рост поднимается фигура Валеева. Он бесшумно спускается на дно воронки (укрытия) и подобрав ноги ложится на бок.
— Касимова убило — говорит он, несколько откидываясь назад и тяжело дыша.
— Как убило?
— Так! Восемь пуль в грудь! Мы встали вместе. Я стоял рядом. Не успели шагнуть. Немец дал очередь. В меня ни одной, а ему подушка! Одна короткая очередь прямо в упор! Смотрю Касимов присел, а я стоял рядом. Пули прошли, маня не задели. (Тогда я тоже упал). Ну думаю, сейчас начнется! Весь снег кругом изроет! А немец, пустил одну очередь и замолк. Я к Касимову вплотную приткнулся, по вернул его на спину, смотрю на груди в маскхалате восемь рваных дыр. Нагнулся над лицом, а он уже не дышит. На мне хоть бы телогрейку задело. А ему вся очередь в грудь пришлась. Вот, товарищ гвардии капитан (все) как вышло!
— Иди отдыхай! Передай старшине, что бы водки тебе налил (тройную порцию выделил). Потом я зайду, поговорим еще. Я послал Сергея в ротную траншею и велел ему от командира роты по телефону немедленно вызвать группу Сенько. Серега быстро сбегал в ротную землянку и вернулся обратно. Вскоре явилась и группа разведчиков (во главе с Сенько).
— Пошлешь двух ребят по следам до куста. Нужно вынести тело Касимова. Немцы от куста метрах в двадцати. |Нужно| Действовать осторожно и скрытно! Пусть подползут, перекинут под руки петлю телефонного провода, оставят концы метров на тридцать, а потом вытянут (его потихоньку. Как всё сделать по тихому, мне вас не учить!) Немцы не знают, что наши были под кустом. Мы с Сергеем уходим, вы остаетесь здесь. Тело Касимова часа через два вынесли. Разведчики принесли его в тыл. Слева от шоссе на участке от Лососины на Панове, недалеко от моста, мы взорвали мерзлую землю и вырыли неглубокую могилу. |Мы по всем правилам похоронили своего погибшего разведчика|. Дали залп из автоматов и поставили на могиле фанерную дощечку, на которой чернильным карандашом, сделали, надпись:
"Коля Касимов, гвардеец разведчик, погиб в боях за Родину под деревней Панова 52 гв. полк. 17 гв. стр. дивизии".
Ребята были подавлены этой новой потерей. Мертвые товарищ всегда наводят тоску. Смерть разведчика действует угнетающе, вызывает протест. А тут не успели мы засыпать землей — убитого, как из штаба дивизии последовал новый приказ, взять языка. Я получил еще один втык за безделье. Но дело было не во мне. Дело было в другом. Об этом речь пойдет насколько позже. Теперь я думал о провале задуманного под кустом. Как случилось так, что Касимов не сделав и шага получил случайную очередь из пулемета в грудь. Все ли я учел и все ли я до мелочей продумал. (Не из-за этого ли куста мы и совершили ошибку?) Куст, как куст! Торчит на полметра чуть выше из-под снега. Тонкие, голые ветки качаются на ветру. Их не так много. Из них метлы не сделаешь. Всего с десяток торчит. Мы втроем, Касимов, Сергей и я, ходили к кусту, лежали за ним, наблюдали за немцами. Тридцать метров, расстояние до окопа небольшое, главное тихо и незаметно подойти и лечь. Я в Белом ходил и в двадцати метрах от немцев. Ходил по тропе, которую они видели и на которой они нас каждую ночь ловили. Мы строем ходили под куст и все было тихо! (Обошлось без единой пули в нашу сторону). Вот так же ночью, как и сейчас шел мелкий снежок, щекотал подбородок и нос. Мы лежали и смотрели, как немец бросал осветительные ракеты. Видели, что иногда пулеметчик пускал в сторону нашей обороны очереди трассирующих. До немцев было рукой подать. Каких-то (двадцать или) тридцать метров. Ночью расстояние сокращается. Ночью его трудно (точно) до метра определить. Ошибка часто бывает в десяток метров. Считаешь что двадцать, а днем глянешь, там метров тридцать будет. Смотришь на неясный контур окопа, когда не стреляют, расстояние одно. Посмотришь на всплески трассирующих или на полосу взлетевшей ракеты, кажется, что до окопа всего десяток шагов. Лежишь и смотришь на искрящийся след пуль, на темное небо и на непроглядное мерцание снега.
Сейчас у меня возник один вопрос, почему мы легли за куст и не использовали подход к немцам с открытого места! От пуль куст все равно не спасет, а внимание немцев привлекал постоянно. К кусту могли подползти русские и затаиться за ним. Как это раньше немцу в голову не пришло. А мы, идиоты, так и сделали. Нужно было подвесить к ветке клок белой тряпицы. Подвесить ночью тихо и уйти. Утром немцы увидели бы ее, как она на ветру болтается. Тряпица их внимание как магнитом притянула бы к себе. Ориентир, мол, русские повесили себе. По ночам за этим кустом следует усилить наблюдение. Они таращили бы глаза на этот куст. Мы могли подойти к ним на двадцать метров с любой стороны по открытому снежному полю. За кустом, ты знаешь, люди могут лежать. А в поле ветра ищи! В какую сторону будешь вглядываться? Куст стоит перед тобой и мозолит глаза. На кусте тряпица болтается (которую ночью не видно. Здесь они и должны прятаться, когда подползут и лягут). Нужно следить за кустом.
Но мы не пошли открытом снежным полем, К кусту нас притягивали какая-то сила (хотя это было явно не разумно). Мне казалось, что мы все продумали и предусмотрели, но одной мелочи главной и решающей не заметили. Этот куст для нас имел (один очень) важный момент. Подойдя к кусту, (мы точно выходили) мы знали что точно вышли к немецкому окопу, знали расстояние до окопа. (К кусту были протоптаны в снегу следы). Я знал по опыту, что ночью можно подойти во весь рост и немец заметит. Идти нужно медленно, не делая резких движений. Какая-то неведомая сила тянула нас к этому кусту. (Когда мы стояли в подвале в Белом, он бил нас тогда на тропе. Он не видел нас, когда мы по ней шли, но знал, что с наступлением темноты мы должны появиться на ней. Он бил наугад вдоль тропы и мы каждую ночь теряли солдат. И что поразительно, никто не хотел свернуть с этой проклятой тропы. А можно бы было сделать крюк и пройти в подвал со стороны открытого поля. Все знали, что на тропе их поджидает, а сделать полсотни шагов в сторону никто не хотел. Всех как нечистая сила тянуло на эту тропу.) Отчего так бывает. Почему человек не способен мыслить широко (этого понять). Опыта нет? (Все лезут под пули, значит другого пути в подвал нет. Что? Не хватает ума или воли? Взять и сделать всё наоборот.
Взять немцев. Немцы, те думают только по уставу. Их пугает наша расхлябанность, потому, что мы на войне делаем не логичные ходы и выпады. Не тогда, когда нужно, не там, где они их ждут. Тут по логике вещей мы должны наступать, а мы гоняем вшей, сидя в глухой обороне. И наоборот, немцы нас ждать не ждут, а мы тут как тут. Логика хороша тогда, когда мы делаем нелогичные для противника.) Я тысячу раз об этом думал и вот попался на этом жалком кусте, попался и загубил жизнь человека, (а он очень хотел, чтобы сняли с него судимость).
Жизнь разведчика — это всегда ошибки. Легко рассуждать потом, когда в голове все (разложено по полочкам) предельно ясно и четко. А когда готовишь ночной поиск, много неизвестного, много субъективного своего. Кажется все проверил и продумал, а сомнения мучают тебя. Вон у старшины, никаких сомнений (и раздумий) по поводу жратвы. Пришел раздал, разлил баланду по котелкам. Проблема одна, не обделить кого. А когда дело имеешь не с котелками и черпаком, когда от твоих рассуждений зависит жизнь человека, когда приходиться решать задачу со (двумя) многими неизвестными (жизнь и смерть) тогда поскребешь затылок. (не от того что тебя заели вши. Вся наша работа — неуверенность, сомнение, ожидание смерти и страх за людей). Когда человек случайно попадает под поезд или машину (или трамвай) о смерти он не думает, страха не испытывает. И у нас бывает смерть легкая, когда тебя убивает шальная пуля или случайный снаряд. Ты сидишь где-нибудь или идешь, думаешь, хорошо бы сейчас чего пожрать. Мысли приятные. Какая к черту смерть, когда ты не евши!