Вардес. Лик Бога

Лукьянов Олег Валерьевич

Через десяток минут ходьбы в быстром темпе лес вывел нас к какой-то бухте.

Яркие звезды отбрасывают серебряный свет на прибрежную полосу моря. На тихих волнах мерно покачиваются корабли эльфийского флота. Большие и хищные, не чета кораблям Ануминаса и даже пиратов, они смотрят на два замерших на берегу существа с открытой враждебностью.

— Оставайся тут, — в самое ухо прошептала Эйра. И встала в полный рост.

Выйдя из-за деревьев, она, гордо вскинув голову, прошла к трем ближайшим, пораженно застывшим кораблям. Навстречу ей бегом бросились несколько эльфийских

стражей. Поравнявшись с ней, они поклонились, что-то спросили. Бурный разговор продолжался несколько минут, наконец, один из стражей кивнул, а Эйра, глянув в мою сторону, махнула рукой. Убедившись, что правильно ее понял, вышел из-за дерева, готовясь к любой пакости.

Нет, все в порядке. Эйра, кажется, обманула стражей, и они смотрели на меня хоть и с удивлением, смешанным с великим презрением, но беспрепятственно позволили мне взойти по мостку на корабль. Эйра взошла вслед за мной и повелела стражам убрать мостки и отвязать канаты, связывающие корабль с причалом.

В сложившейся ситуации я понимал немногое, но когда на мачтах вдруг стали развиваться белоснежные даже в ночи паруса, и корабль сам собой начал отчаливать, я потерял дар речи. Не каждый день видишь корабль, что способен обходиться без команды и капитана…. Ну, разве, что капитаном была Эйра. Но она не произносила никаких слов, просто сжимая кулаки, наблюдала, как все удаляется ее родной остров. На прекрасном лице застыло суровое выражение, оно молча прощается с родными краями.

— Наверно, мне надо было остаться на острове, человек, — обратилась ко мне угрюмая эльфийка. — Пусть меня казнят. Но по крайней мере, я умерла бы со своими предками, а не стала бы изгоем на долгие века.

— Не говори так, — постарался я ее утешить, — жизнь лучше смерти. Кто, как ни ты должна это понимать?

— Да… — задумчиво вздохнула она. — Здесь ты прав. Но мое сердце обливается кровью от одной лишь мысли, что я никогда сюда не вернусь.

Корабль в отличие от тех, на которых мне довелось побывать ранее, нисколько не скрипел, и мне показалось даже, не качался на волнах. Он словно летел, не касаясь воды, и скорость, судя по тому, что от острова осталась лишь темная точка, развивал крейсерскую.

Смотря на проснувшееся и начавшее новый день солнце, я испытывал неловкое чувство. Жрица двух богов ради спасения незнакомого человека предала мужа, бога и весь свой народ. И я не мог подобрать правильные слова: все они прозвучат в давящей тиши фальшиво и цинично. Молча стоял рядом с изящной темнокожей женщиной и слышал ее неровное дыхание. «Она принадлежит к расе нелюдей, — напомнил я себе, — прекрасная, возможно, даже умная, но ее нельзя жалеть и боготворить.

Лучше думать, что все ее человеческие страсти лишь обманка коварной нелюди».

— Эйра, куда мы плывем? — спросил я, чтобы разрушить тягостную тишину.

— Не знаю… Пока Маурис не узнал о нашем побеге и не бросился в погоню, мы должны попасть на земли людей. Там ему трудно будет меня найти.

— Тебя?

— Меня, — ее ледяные кинжалы-глаза уперлись в меня, едва не режа. — У нас с тобой разные пути. Нам нечего делать рядом. Довольствуйся тем, что я спасла тебе жизнь. После того, как мы выйдем на берег, наши дороги разойдутся.

Темная эльфийка как бы невзначай положила ладони на рукояти кинжалов, висевших на боках. Уверен, этими кинжалами владеет мастерски, и если вдруг я решу диктовать ей условия, без раздумий пустит их в ход.

— Дело твое, — несмотря на то, что ее слова смогли меня зацепить, я сказал небрежно: — Слуга двух богов, что ты будешь делать на землях чуждой тебе расы?

От людей для тебя добра не найдется.

Вопросу как не странно она не удивилась, бросила, даже не взглянув:

— У меня нету другого выбора, человек.

Я еще раз взвесил свое решение. Еще не поздно замолчать и не говорить этих слов. Но мне в этом непонятном мире нужны союзники, на одних лишь своих силах многого не навоюешь. Кто, как не она подходит на роль… друга?

— Человек, человек, человек. А что если я скажу, что я вовсе не человек, точнее, не совсем человек?

— Что? — оторвав лицо от бескрайних горизонтов водяной пустыни, с удивлением повернулась ко мне.

— Я хексен. Ты знаешь, что это? — сказал я небрежно, и по изменившемуся выражению уже догадавшись об ответе.

— Ты не можешь быть хексеном, человек, — сказала она так уверено, что я на мгновенье усомнился, вдруг вправду им не являюсь.

— Почему это?

— Даже Маурис не смог бы победить хексена в бою. А я тебя побеждала дважды.

— Я совсем молодой хексен. И у меня нет опыта… — начал я, но поймав себя на том, что начинаю оправдываться, добавил: — Но даже сейчас едва не убил тебя. Ты чудом отбила брошенный мною меч.

Ее прекрасные черты исказились, между бровями появилась морщинка, а носик как будто бы вытянулся. Эльфийская гордость препятствовала распространению в ее душе мысли о возможном поражении. Но подсознательно люди склонны приписывать свои победы везению и случайностям. Видимо, у эльфов психология схожа — гордость проиграла этот бой:

— Может быть, но… ты сказал это не просто так, верно?

«Умная девочка, — подумал я с легкой ленцой, — нужно держать ухо востро».

— Да, ты права. Я хексен и служу Арайдону.

Эти слова произвели на эльфийку поистине невероятное действие. Гордое и надменное лицо приняло черты маленькой девочки, решающей радоваться ей или плакать навзрыд. На подбородке образовалась ямочка, детский ротик обиженно приоткрылся, темно-алые губки вытянулись в трубочку, глаза округлились и подозрительно заблестели…

И тут она снова меня удивила. Я не успел и моргнуть глазом, как наваждение испарилось. Эйра вновь обрела уверенность в себе, власть и холод вороненой стали в ее глазах имели такой разительный контраст с тем, что было в них секундой ранее, что открыть рот пришлось уже мне.

— Почему я должна тебе верить? — холодно спросила она.

— А почему бы и не поверить? — нашелся я с ответом.

— Это может быть ловушкой, — произнесла она, резко отстранясь. — И…

— Даже если предположить худшее, что тебе с того? Ты все равно обречена. Ты изгой и тебе незачем жить. У тебя нет никакой цели в жизни.