Варфоломеевская ночь
Шрифт:
— Я надеюсь представить адмиралу достаточно хорошие о себе отзывы, так что он соблаговолит принять меня в число приближенных на время предстоящей Нидерландской кампании.
— Плохой план. Дворянину, у которого есть храбрость да шпага на боку, совсем нет надобности с легким сердцем брать на себя роль слуги. Поступай добровольцем в королевскую гвардию; хочешь, в мой отряд легкой кавалерии? Ты совершишь поход, как и все мы, под начальством адмирала, но ты не будешь ни при ком лакеем.
— У меня нет никакого желания поступать в королевскую гвардию; я чувствую даже некоторое отвращение к этому. Я ничего не имел бы против того, чтобы служить солдатом в твоем отряде, но отец хочет, чтобы свой первый поход я совершил
— Узнаю вас, господа гугеноты! Вы проповедуете единение, а сами гораздо больше, чем мы, помните старые счеты.
— Каким образом?
— Ну, да. Король до сих пор в ваших глазах — тиран. Ахав [26] , как называют его ваши пасторы. Да что тут говорить! Он даже не король, — он узурпатор, а после смерти Людовика XIII [27] во Франции король — Гаспар I.
— Какая неудачная шутка!
— В конце-концов, все равно, будешь ли ты на службе у старого Гаспара или у герцога де Гиза, г-н де Шатильон великий полководец, и под его командованием ты научишься военному делу.
26
Ахав — израильский царь, который за пороки и грехи своей жены Иезавели навлек гнев Божий на весь израильский народ и подверг его всяческим бедствиям и испытаниям.
27
Принца Людовика (де Конде), убитого при Жарнаке, католики обвиняли в посягательстве на корону. Адмирала де Колиньи звали Гаспаром. (Прим. автора.)
— Его уважают даже враги.
— Конечно, ему несколько подпортил некий пистолетный выстрел.
— Он доказал свою невиновность, к тому же вся жизнь его служит опровержением его причастности к гнусному убийству Польтро.
— Знаешь латинское изречение: «Fecit cui profuit?» [28]
— Не будь этого пистолетного выстрела, Орлеан был бы взят.
— В конечном счете, в католической армии стало одним человеком меньше.
— Да, но каким человеком! Неужели ты не слышал довольно плохого двустишия, которое стоит ваших псалмов:
28
«Совершил тот, кому принесло пользу».
— Ребяческие угрозы, больше ничего. Если бы я принялся перечислять все преступления приверженцев Гизов, длинная бы вышла ектения. В конце концов, если бы я был королем, я бы велел, чтобы восстановить мир во Франции, посадить всех Гизов и Шатильонов в хороший кожаный мешок, хорошенько завязал бы его, зашил бы, потом велел бы бросить их в воду с грузом в сто тысяч фунтов, чтобы ни один не убежал. Да и еще есть несколько личностей, которых я охотно посадил бы в этот мешок.
29
Польтро де Мере, убивший великого Франсуа, герцога де Гиза, при осаде Орлеана в ту минуту, когда город был доведен до крайности. Колиньи довольно неудовлетворительно опровергал обвинение в том, что убийство было сделано по его приказанию, или с его согласия. (Прим. автора.)
— Хорошо, что ты не французский король.
Разговор принял более веселый характер; о политике бросили говорить, как и о богословии, и братья принялись рассказывать друг другу о всех мелких приключениях, случившихся с ними со времени их разлуки. Мержи был достаточно откровенен и угостил брата своей историей в гостинице «Золотого льва»; брат от души смеялся и подтрунивал над потерей восемнадцати золотых экю и превосходной рыжей лошади.
Раздался звон колоколов в соседней церкви.
— Черт возьми! — воскликнул капитан, — идем сегодня вечером на проповедь; уверен, что тебя это позабавит.
— Благодарю, но у меня еще нет желания обращаться.
— Пойдем, дорогой мой, сегодня должен говорить брат Любен. Это францисканец, который так смешно говорит о вопросах религии, что на его проповеди всегда полно народа. К тому же сегодня весь двор будет в церкви св. Якова, — стоит посмотреть.
— А г-жа графиня де Тюржи там будет и снимет маску?
— Кстати, она непременно там будет. Если ты хочешь записаться в число искателей, не забудь, уходя с проповеди, занять место у входных дверей и подать ей святой воды. Вот тоже один из очень приятных обрядов католической религии. Боже мой, сколько хорошеньких ручек я пожимал, сколько любовных записочек передал, подавая святую воду!
— Не знаю сам почему, но эта святая вода вызывает во мне такое отвращение, что, кажется, ни за что на свете не окунул бы я в нее пальцы.
Капитан прервал его взрывом смеха. Братья надели плащи и пошли в церковь св. Якова, где уже собралось многочисленное и высокое общество.
V. Проповедь
Когда капитан Жорж со своим братом проходили через церковь, ища удобного места поближе к проповеднику, внимание их привлекли взрывы хохота, доносившегося из ризницы; они зашли туда и увидели толстого человека с веселым и румяным лицом, одетого в платье св. Франциска, в оживленной беседе с полудюжиной богато одетых молодых людей.
— Ну, дети мои, — говорил он, — поторапливайтесь: дамам не терпится; задайте мне тему.
— Скажите нам о том, какие проделки выкидывают эти дамы со своими мужьями, — сказал один из молодых людей, в котором Жорж сейчас же узнал Бевиля.
— Тема богатая, мой мальчик, согласен; но что же я тут могу сказать нового после проповеди Понтуазского проповедника? «Сейчас я запущу своей камилавкой в голову той, которая больше всех наставила рогов своему мужу». При этом все женщины в церкви закрыли головы рукой или покрывалом, чтобы защититься от удара.
— Ах, отец Любен, — сказал другой, — я только ради вас пришел на проповедь; расскажите нам сегодня что-нибудь веселенькое. Поговорите немного о любви, теперь этот грех в большой моде.
— В моде? Да, у вас, господа, которым всего двадцать пять лет, в моде. Но мне уже за пятьдесят. В мои годы нельзя уже говорить о любви. Я даже позабыл, что это за грех такой!
— Не ломайтесь, отец Любен, вы и теперь, как и встарь, могли бы порассуждать на эту тему; мы вас знаем.
— Да, скажите проповедь насчет любострастия, — прибавил Бевиль, — все дамы найдут, что эта тема так и брызжет из вас.
Монах в ответ на эту шутку подмигнул, и в глазах у него сквозили гордость и удовольствие, что его упрекают в пороке, свойственном людям молодым.
— Нет, об этом я не буду говорить в проповеди, а то все придворные красавицы не захотят больше ходить ко мне на исповедь, если я в этом отношении покажу себя слишком строгим; а по совести говоря, если бы я коснулся этого, то лишь для того, чтобы показать, как обрекают себя на вечную муку… ради чего?., ради минутного наслаждения.
— Ну, так как же… Ах, вот и капитан! Скорее, Жорж, дайте нам тему для проповеди! Отец Любен взялся сказать проповедь на любую тему, какую мы ему зададим.