Варфоломеевские ночи
Шрифт:
– Пролетариат Германия освободится сам, а привлечение царский офицер очэн просто. Брат семья на заложник. Стрелять семья, если офицер отказатся от служба на болшэвик.
– О, это подходит! Ты слышишь Лейба Бронштейн? Мотай на ус, Лейба и создавай красную армию для защиты социалистического отечества.
Все втянули головы в плечи. Один Коба хитро улыбался.
– Я думаю так, товарищи, и это архи важно. Надо освободить пролетариат Германии от помещиков-эксплуататоров. Мы к ним махнем через Польшу. Коба, подбери хорошего генерала, который бы возглавил рабоче-крестьянскую непобедимую армию.
26
В самом конце небольшого зала, примостившись к колонне на поскрипывающем
Андрианису теперь не нужна была ни власть, ни деньги, разве что возможность поиздеваться над русскими Иванами, своими заклятыми врагами и врагами его маленькой родины Латвии.
Из так называемого Политбюро один Бухарин был русским. Его-то Андрианис больше всего ненавидел. И было за что. Сотни лет его родина находилась в составе России и хоть Россия практически содержала эту маленькую гордую Латвию, но как всякая маленькая страна, способная содержать армию численностью до ста человек, латышам казалось, что их великую страну просто проглотила Россия и держит ее на голодном пайке, вот уже сотни лет. И тут он вспомнил о латышских стрелках. Они-то могут помочь Ленину удержать власть. Не пожалеют жизни, а Ленин, который так ненавидит русского дурака, отпустит его родину на волю. Латвия станет независимой. Эта мысль током ударила в голову, рука автоматически поднялась высоко вверх, и он даже вскочил при этом. Стул загремел, Ленин вздрогнул, Коба повернул голову и сплюнул в его сторону.
– Товарищ Андрианис, что с вами? революция в опасности, а вы тут гремите стулом, да подозрительно улыбаетесь, будто здесь, у нас, обычные, ничего не значащие посиделки, в чем дело? Объяснитесь, только искренне, не моргать. Феликс, где Феликс, посмотри на него, советского буржуя.
– Я знаю, кто может спасти революцию и нас всех!
– воскликнул он, будто находился на трибуне.
– Кто? говорите яснее, четче и не тяните резину. Это архи важно, товарищ Андрианис. Кто спасет революцию и нас всех, выдающихся революционеров? Тот, кто это сделает, войдет в историю всех времен и народов. Ибо спасти революцию, значит спасти себя самого, свою семью, детей, даже от разных отцов, поскольку наш великий народ одобрил позицию партии относительно свободной любви. Или вы не видели обнаженных и даже совокупляющихся на улицах Петрограда не только в ночное, но и в дневное время?
– Латышские стрелки, Владимир Ильич, спасут революцию от нашествия оставшихся эксплуататоров и вооруженных до зубов немцев. Немцы не оккупировали мою родину Латвию и там, после февральской революции, воинская дисциплина сошла на нет. И когда согласно приказу о введении в армии института политических комиссаров, то латышские стрелки нацепили на свои гимнастерки красные банты и перестали подчиняться офицерам. Как на дрожжах стали расти коммунистические ячейки. Если в марте среди стрелков было всего 80 коммунистов, то к июню их стало 1800. Вы, Владимир Ильич, провозгласили лозунг: мир - народам, земля - крестьянам, фабрики и заводы - рабочим. И ликвидация буржуазии как класса, и это им по душе. Часть из них принимали участие в штурме Зимнего Дворца.
– Землю в цветочных горшках, товарищ, и только в цветочных горшках, - добавил Ленин, но Андрианис так воодушевился, что не расслышал вождя.
– На втором съезде делегатов латышских полков в Риге 17 мая была принята резолюция следующего содержания: "нашим лозунгом является призыв революционной демократии: всю власть советам рабочих, солдатских и крестьянских депутатов". Что это значит, товарищи?! Ну, что, кто знает, вашу мать? Э, никто не знает ничего, одни латышские стрелки знают все. Так вот, это значит, что пятьдесят тысяч дисциплинированных, хорошо вооруженных стрелков на нашей стороне, простите, на вашей стороне, Владимир Ильич.
Тут раздались бурные, продолжительные аплодисменты. Ленин стоя на одной ноге, правой ноге, потому как левая затекла от сидения в кресле в течение двадцати часов, наяривал в ладоши так, что щекотурка валилась, то есть аплодировал.
– Това...ищи!
– воскликнул вождь, когда наступила коммунистическая вечно мертвая тишина.
– Это архи важное сообщение нашего друга, нашего соратника, женившегося, по нашему заданию, на богатой невесте и пополнившего партийную кассу. Товарищ Андрианис, сейчас же, сию минуту, нет, сию секунду, отправляйтесь в Ригу. Можно пешком, можно на революционном броневике. Вы уже там, Андрианис. Там! вы понимаете, это? и от моего имени, имени Ильича, предложите стрелкам явиться в Петроград на защиту Октябрьского переворота, подарившего народу свободную любовь, и, конечно, нашего боевого штаба.
– Я кассу не пополнял, врать не буду. Покаюсь потом. Чаю бы попить перед дорогой, Владимир Ильич, - сказал Андрианис. Три дня во рту не было капли влаги, кроме коньяка, канадского виски, да русской бормотухи. Горит все унутри. Там революция происходит.
– Чай потом, потом, товарищ. У нас тоже все горит, вон кресло какое горячее, идите понюхайте, товарищ. Оно пахнет, я иногда постреливаю в сторону врагов советской власти. Дуйте в Ригу, товарищ Андрианис. А что кассы, партийной кассы, то вы ее пополняли, понятно? Раз вождь сказал, значит, так оно и было. Короче, дуйте и без стрелков не возвращайтесь!
– Тэбэ коленка под жопа, - сказал Коба, сжав кулаки.
– Товарищ Бронштейн! сопроводите Андрианиса, пока он не передумал. Андрианис, хоть и наш человек, но он ненадежный. Женился по заданию партии, и прилип к юбке: ни одного золотого рубля в партийную кассу не сдал и тем самым превратился в нашего врага капиталиста. Ну, идите же, идите! Революция в опасности. Искупите свою вину перед партией и народом!
***
Ленин хотел сделать замечание Кобе, уж больно хорошо он выразился, как полагается революционеру: "коленка под жопа", а практически ничего не сделал, даже коленкой не пошевелил, но, вспомнив, сколько тысяч золотых рублей он еще недавно доставил ему в Швейцарию, воздержался. К тому же, два революционера, Бронштейн и Апфельбаум, уже выводили Андрианиса под руки из зала. Тот, правда, не сопротивлялся, все намекал на перекус, но Апфельбаум совал ему дулю в рот и говорил:
– На, выкуси.
Два дня спустя, Троцкий стал названивать Ленину из Риги. Стрелки хотели знать, что они получат за то, что спасут большевистский режим. На предложение раздеться донага и ходить голыми по Риге, демонстрируя свободную любовь, категорически отказываются.
Почему? удивился Ленин. У них, что, детородных приборов совсем...нечего показывать?
По-моему, боятся, что рижанки оторвут и себе за пазуху, а это значит: пиши пропало
– Ладно, мы им эту пролетарскую культуру привьем, а может то, что они увидят своими глазами в Петрограде понравится. А пока передай: как только советская власть установится повсеместно, что архи важно, Латвия получит независимость. Это архи важно, и интересно, товарищ Бронштейн, - сказал Ленин, стоя у аппарата.
– Что еще им обещать, что? что, что? А вот что. Каждый боец будет получать пятнадцать золотых рублей в день. Если будут кочевряжиться, скажите им, что я отдам им Невский проспект на разграбление. Пусть забирают себе ценности, золото, серебро, украшения. Помнишь, Троцкий, как варвары разрушали Рим? Не помнишь, эх ты, мурло безграмотное. Ты им скажи так: Петроград - это Рим, а вы варвары. Ленин разрешает вам разрушить Петроград, га...га...агаа! Это архи важно.