Вариант 19
Шрифт:
Девушка отскочила:
— Вечерю без вас сварим. Дурненный вы, Герман Легович. Наган я ни в жизнь никому не отдам. Еще и образованный, — Вита подхватила рыбешку и скрылась за кустами, только юбка хлестнула по ни в чем не повинному остролисту.
Герман подул на следы ровненьких зубов на ладони, раздраженно поправил ремень винтовки. Права госпожа амазонка: на посту отвлекаться нельзя.
***
После Змиёва пробирались древними дремучими борами. Германа порядком изумляли вековые сосны необхватной толщины. Прот и Вита смотрели подавленно, даже
Герман старался не психовать. Форс держит барышня. Как законная командирша, вездесущая шпионка и человек бывалый. Не может женщина цивилизованная, образованная (драгоценная Екатерина Георгиевна, несмотря на свои вызывающие манеры и умение чудовищно браниться, явно не церковно-приходскую школу заканчивала), не может молодая дамочка так свободно себя чувствовать в чаще. Стиснув зубы, прапорщик наблюдал — нет, не врет: наслаждается глухотой чащоб.
На ничем не примечательной развилке взяли правее. Дорога временами становилась такой, что Пашке приходилось браться за топор. Вместе с Германом отволакивали с едва заметной колеи обрубленные ветви рухнувших сосен. Миновали старую, уже зарастающую вырубку. Дорога снова нырнула в чащу. Колеса брички поскрипывали, медленно переваливаясь по корням и сухим веткам. Катя верхом следовала за повозкой, поглядывала на раскидистые ветви сосен, на сумрачную даже в солнечный полдень лесную тень.
Впереди снова показалось упавшее поперек просеки дерево. Пашка, пробормотав неразборчивое, взялся за топор. Герман, прихватив винтовку, спрыгнул следом. Возиться не пришлось, сопя, отодвинули в сторону старый, трухлявый ствол.
— Слушай, коммунар, куда мы едем? — пробормотал Герман. — Здесь путники в последний раз при царе Горохе проезжали. Какой клад? Это идиотское злато не древние же половцы прятали?
— До золота еще доехать нужно, — озабоченно сказал Пашка. — Екатерина Георгиевна с Протом свои видения на карту накладывают. Лично я осознать и не пытаюсь. Пока мы просто путь срезаем. Вернее, до этого мы кругаля дали, а теперь ближе к "железке" выходим. Вроде так. Один бы я в этот лес ни за что не сунулся. Тут моргнуть не успеешь, заблудишься.
— Вот тут я с тобой, товарищ р-р-революционер, вполне соглашусь. Жутковато здесь.
— Ну, наша-то спокойна, — Пашка тайком кивнул на сидящую в седле предводительницу. — Лесничиха она, что ли? Ты заметил, у нее глаза цветом точь-в-точь как мох, когда на него солнцем брызнет. Ничего, раз спокойна как истукан, значит, выведет.
— Нужно говорить 'спокойна как удав', - издали сказала Катя. — Истукан — определение крайне устаревшее, не соответствующее временам славных революционных свершений. Если вы все уже обсудили, может быть, дальше двинемся?
— Ну и слух, — пробормотал Пашка. — Да мы идем уже. Мы так, дух перевести.
— Скоро на ночь остановимся, тогда и переведете, — миролюбиво сказала Катя. — Алга, комсомол.
***
На ночлег остановились на крошечной полянке у склона к ручью. Катя разрешила развести костер. В чугунок попало с десяток
— Желающие могут отвернуться и не кушать, — сказала командирша. — Но червяк съедобный, я гарантирую. В азиатских странах на гадюках даже настойки делают. А у нас ужик — практически деликатес…
— В Азиях народ ушлый, — заметил Пашка. — Там йогой занимаются. Специальная гимнастика такая. Сложнейшая система….
Под разглагольствования двинутого на физкультуре большевика варево созрело. Катя попробовала, передала ложку Пашке:
— Ничего, съедобно. Давайте остатки сухарей. Завтра, если ничего не подвернется, придется обедать по-французски — лягушек ловить. Они и без сухарей пойдут.
Вита застонала. Герман посмотрел на нее с сочувствием.
Впрочем, ведьмовская похлебка оказалась вполне съедобной. Не помешал бы перец, да и соль уже заканчивалась. Ложек было всего две. Герман хлебал по очереди с Витой. Девочка ела аккуратно. Губы у нее были запоминающиеся: чувственные, совершенно не славянские. Странно, что раньше не замечал — совсем зеленоглазая со своими деликатесными ужами и мухоморами с ума свела.
— Екатерина Георгиевна, надо бы сегодня пост сдвоенный поставить, — заметил Пашка, разочарованно заглядывая в опустевший чугунок.
— Истинно, — Вита передернула плечами, — я кушаю, а в спину словно смотрит кто.
Катя окинула взглядом компанию — действительно, все, кроме Прота, были при оружии. Даже Вита держала наган на подоле.
Предводительница язвить и издеваться не стала, только вздохнула:
— Вы, племя младое, незнакомое, совсем от природы отбились. Филина больше, чем винтовок боитесь. Зря, между прочим. Лес, если без мандража по нему ходить, худого не сделает.
— Ага, вы еще скажите, добрый он, — пробормотал Пашка, вытирая чугунок пучком травы; к ручью парню идти явно не хотелось. — А що если волки? Или медведи?
— Медведи — это да, — Катя усмехнулась. — Против эскадрона медведей нам даже с пулеметом не устоять. Но, по счастью, медведи облавными охотами не увлекаются. Волки в летнюю пору разве что из любопытства придут на гостей взглянуть. Лес, он и не добрый, и не злой. Он сам по себе.
— Значит, вы в лесу бывали и ничего в нем не боитесь? — с обычной мрачностью поинтересовался Герман.
— Ну, почему, бешеных лис я опасаюсь. Цапнет такая, и готово. Ну, это я так, полушутя. С лесом, если разумно и уважительно к нему отнестись, можно придти к согласию. Он ведь сдуревшую лису и стороной отвести может. Вы, ребята, с природой договориться пробуйте.
— Даже здесь? — спросил внимательно слушавший Прот.
— А почему же не здесь? — удивилась Катя. — Здешний лес почти такой же.
Герман чувствовал, что амазонка и мальчик говорят о чем-то, доступным только им. Ну и пусть. Оба одинаково сумасшедшие. Им и никаких лис не нужно. Мракобесы.
— Що вот так встать и говорить? — недоверчиво спросила Вита. — Ой, та не смешите, Катерина Еорьевна.
Катя улыбнулась:
— Хочешь попробовать? Давай, дочь Сиона, не трусь. У тебя силы духа хватит.