Вариант «Бис»: Дебют. Миттельшпиль. Эндшпиль
Шрифт:
В армии США считалось, что потери трети личного состава – все вместе, безвозвратные и санитарные, – являются «совершенно неприемлемыми». Более того, части, потерявшие более трети бойцов, официально считались разбитыми и заботливо отводились в третий эшелон для долгого и ласкового зализывания ран. Бывали, конечно, и исключения, но редко. Для германских и советских дивизий, сводимых в жаркое время к паре батальонов, такое поведение казалось странным и вызывало демонстративное презрение, смешанное, понятно, со скрываемой в глубине души искренней черной завистью.
С техникой американцы также расставались не скупясь, бросая при локальных отступлениях артиллерию и вообще все малоподвижное без малейшего зазрения совести.
Словом, друг друга изучали танкисты, друг друга изучали летчики, друг друга пробовали на вкус генералы.
Дэмпси, Крерар, Симпсон, Ходжес, Паттон – заучивали на советской стороне имена британских и американских командармов; Обстфельдер, Бранденбергер, Занген, Мантейфель – звучали новые немецкие имена, бывшие совсем недавно голой теорией.
На другой стороне фронта делали то же самое и с теми же целями, но проблем при этом испытывали значительно больше. Тем служащим военной разведки, которым удавалось произнести за раз три согласных звука и более, была открыта прямая дорога в штабы армий Русского фронта. Вот как произнести фамилию Бранткалн на английском? Справились? А Перхорович? А Цветаев?
В английской транскрипции нужно две буквы, чтобы на бумаге передать более или менее близко к оригиналу произношение буквы «ц» в открытых слогах и аж четыре – если нужно передать произношение буквы «щ». А 11-м танковым корпусом командует Ющук, и он не единственный советский командир, фамилию которого западнее Рейна не могут произнести люди, чьей профессией является знание противника как родного.
Впрочем, это так, мелочи.
– Я бы не переоценивал достигнутые за последние дни успехи, – сказал Верховный главнокомандующий на заседании Ставки. – Наши бывшие союзники все-таки начали свое наступление, острие которого проникает все глубже в позиции второго Прибалтийского фронта. Является ли он их целью? Пожалуй, нет. Слишком много они для этого сконцентрировали сил.
Их целью является разгром всей нашей северной группировки, которая, по их мнению, чересчур зарвалась: то есть Ленинградского и всех трех Прибалтийских фронтов, а также третьего Белорусского. Количество армий сторон сравнивать глупо… Даже в том бардаке, который они сейчас имеют, их армии отличаются между собой по размеру раза в три. Что говорить о наших… Если же сравнивать танки и пушки, то силы выглядят примерно одинаково, насколько мы можем судить. Но вот что интересно, товарищи…
Сталин, машинально постукивая черенком трубки по краю стола, оглядел немногих членов Ставки Верховного командования, находившихся не на фронтах, а в Москве.
– Для хорошего наступления нужно превосходить противника в четыре, в шесть, а лучше в десять раз по основным видам вооружений. А у них этого нет, наступают они примерно равными нам силами. Это очень странно. То ли у них есть что-то в запасе, чего мы не учли, то ли они нас совсем за ровню себе не считают – закидаем, мол, фуражками. Но это вряд ли, последние дни их могли кое-чему научить.
Скорее всего, они просто не владеют информацией. Монтгомери – увлекающийся человек, маневренная война могла просто не оставить ему достаточно времени для тщательной оценки ситуации. Сейчас они вклиниваются между Еременко и Баграмяном, давят танками позиции наших десятой гвардейской и сорок второй армий… И получают всеми силами и средствами соответственно. А вот когда они их проутюжат, профильтруют и пойдут дальше, вот тут-то самое интересное и начнется…
У товарищей Казакова и Свиридова неблагодарная задача – умереть на своих позициях. Мы не можем их отвести, потому что поздно определили направление главного удара американских и английских войск. Теперь они должны потрепать и американцев, и англичан, да и немцев тоже. Уверен, на это они способны… Да… Общее руководство действительно осуществляет именно фельдмаршал Монтгомери?
– Так точно, товарищ Сталин.
– И это тоже интересно… Предыдущий раз он осуществлял общее руководство крупной войсковой операцией с привлечением сил нескольких стран только при высадке в Нормандии, в июне; с тех пор ему большой воли не давали… Всем, уверен, интересно, как он справится в этот раз. Кто у них на острие?
– Немцы, – ответил Шапошников. – Новички на нашем фронте, могут нарваться с непривычки. Монтгомери их, похоже, за пушечное мясо держит, гонит вперед без оглядки. В первом ударе немцы двести танков пустили, но достаточно легко откатились назад. Штук пятьдесят на наших позициях осталось.
А через два часа немецкая пятая танковая армия нанесла удар чуть севернее, по армии генерала Казакова. В этом ударе было, по нашим прикидкам, двести – двести двадцать танков, в том числе значительное число тяжелых и сверхтяжелых – явно все, что они сумели собрать. Несмотря на отчаянное сопротивление наших войск, немцы несколькими клиньями танков рассекли позиции десятой гвардейской армии…
– Что делается для восстановления положения? – спросил Сталин вполне спокойным голосом.
– Пока ничего, товарищ Сталин.
Тот спокойно кивнул. Идея Жукова обсуждалась достаточно подробно, чтобы Верховный проникся ее замыслом. Многих коробила такая откровенная жестокость, но это, во всяком случае, было хоть как-то оправдано с военной точки зрения. Когда дивизии просто бросают на пулеметы в наступление без подготовки, а потом за их гибель снимают их же командиров – это одно. А когда ими жертвуют ради более крупной цели – это уже совсем другое. Оба способа, к сожалению, стали частью русского стиля ведения войны, но уже к сорок третьему за первый начали сурово и без промедления карать.
В данном случае Сталин и Жуков принесли в жертву две армии, на которые пришелся удар Монтгомери. Не из излишней кровожадности, не для собственного удовольствия и не легко. Просто это было необходимо. Это было ценой.
Вплоть до вчерашнего дня не было понятно, на кого именно придется главный натиск, и только к полудню выяснилось, что 22-я армия осталась чуть южнее полосы вражеского наступления. В отличие от обычной советской тактики, когда наступление начиналось одновременно на нескольких участках, поддерживаемое многочисленными отвлекающими и вспомогательными ударами, противник сконцентрировался на одном, достаточно узком, секторе, вложив в него всю огневую мощь первого эшелона. И только после обозначения успеха начал распирать создавшиеся коридоры значительными силами.