Варианты стихотворений
Шрифт:
И его приветствует святой
И по спинке изумрудной гладит.
И поет кузнечик веселей,
Как ему под солнцем лучезарным
Сладко жить в безмолвии полей;
Он поет и смотрит благодарным
Взглядом золотых своих очей…
Раз, когда он жил в глухих лесах,
Пойманного в сеть из дикой чащи
Зайчика принес ему монах.
И сперва испуганный, дрожащий,
Спрятался он в темный уголок,
Но привет блаженного услышал:
«Здравствуй, братец, серенький зверек!»
И тотчас к нему с доверьем вышел.
«Что же ты боишься? Подойди!..»
И подобно кролику ручному,
Зайчик прыгнул на руки святому
И головку спрятал на груди…
«У тебя, — Франциск промолвил, — зорки
Очи. Как же ты попался в сеть?
Видно выбежал из темной норки,
Чтоб на первый луч румяной зорьки
Сквозь густую зелень посмотреть?..
Хорошо тебе в тени древесной:
Проживешь ты, горя не узнав,
Умываешься росой небесной,
Ешь коренья сладких сочных трав…»
Он пушистый мех его ласкает
И потом тихонько на порог
Маленького гостя опускает:
«С Богом, в лес» — но ласковый зверек
В лес уже не хочет: вспрыгнул снова,
Скрыв головку на груди святого;
И Франциск сказал ему: «Смотри, —
Уж потух вечерний свет зари…
На молитву мне пора!» Глазами
Умными взглянул в последний раз
Братец-зайчик, слушаясь тотчас,
Скрылся под зелеными ветвями.
В монастырской башне у окна
Он сидит; вода тихонько плещет.
В темной влаге озера луна
Золотыми искрами трепещет;
Вдалеке, меж озаренных волн
Рыбаков порой чернеют сети,
И скользит их одинокий челн,
И огонь краснеет в лунном свете.
И летит до горных берегов
По воде, нежнее, чем напевы
Мандолины, звук колоколов —
Серенада в честь Небесной Девы…
Вдруг из рощи трели соловья
Раздались, и песнью вдохновенной,
Громко отвечал ему блаженный,
Внемлют воды, небо и земля,
И поют они, и лишь немного
Соловей перед зарей затих.
«Мы посмотрим, кто из нас двоих
Будет песньей дольше славить Бога», —
Говорит святой, и два певца
Снова голос с голосом сливают
И хвалой единой прославляют
В небесах единого Творца.
Но Франциск умолк, и сон отрадный
Очи умиленные смежил;
И его лишь утром пробудил
Дуновеньем ветерок прохладный.
Сквозь туманы влажные звезда
От зари бежит, потупив взоры,
Темная, холодная вода
Отражает розовые горы.
А меж тем, приветствуя восход,
Соловей по-прежнему поет.
«О певунья, маленькая птица, —
Говорит с улыбкою святой, —
Ты усерднее меня, сестрица,
Вижу сам — я побежден тобой!»
…Перед самой смертью он в тревоге
Говорил: «Ужели проведем
Мы весь век лишь в мыслях о земном?
Надо же подумать и о Боге.
Будем, братья, помогать больным,
Бедным, одиноким. Сбросим бремя
Праздности и лени, поспешим,
Поспешим, пока еще есть время!»
Он с народом долго говорил…
А порой, не вымолвив ни слова,
Он толпу улыбкою немой
Только знаменьем креста святого
Осенял дрожащею рукой, —
И народ стоял пред ним безмолвный,
И среди великой тишины
Были все единым чувством полны
И еще сильней потрясены.
……………………………………..
СЕМЕЙНЫЕ ПОРТРЕТЫ [8]
8
Вариант поэмы «Семейная идиллия»
Перед ст. 1 Лишь те, кто чувствует, тем трудно быть простым,
Отделаться от фраз и от чужого мненья,
Чтоб сердцем любящим, свободным и живым
Проникнуть в жизнь, — лишь те поймут мои сомненья.
вм. ст. 1–2 Ужель нельзя смотреть на мир не в призму
книг,
Писать, забыв про то, как пишутся романы,
между Когда мы пишем — лгать легко и безопасно:
ст. 4–5 С восторгом говорить не стоит мне труда
Про ночи лунные Италии прекрасной,
О том, чего не видел сам я никогда.
вм. ст. 7–8 Чем разговор с женой и будничную скуку,
И сплетни о друзьях, и комнату мою.
вм. ст. 10–11 Не поэтических и слишком безобразных,
Чтоб их описывать, пустых, однообразных,
вм. ст. 17–20 Мне было б жаль срывать живой и благовонный
Для изучения ботаники цветок,
И класть дитя зари в гербарий запыленный,
Чтоб, краски потеряв, он высох и поблек.
Я лучше вырежу с дрожащими листами
Цветок из недр полей внимательной рукой.
между Где некогда, — гласит народная молва, —
ст. 8–9 Был заповедный бор, непроходимый, древний,
Там ныне властвует новейший царь деревней:
Кулак, и в саженях лежат его дрова.
Кругом — пустыня, смерть — какой-то дух торговый,
Промышленный во всем — бездушный и суровый.
И в редких молодых лесах — ни красоты,
Ни тайны девственной, как будто всё и даже