Варшавский договор
Шрифт:
Оба усмехнулись. Валерий назидательно сказал:
– Сто раз говорил: врагов за спиной не оставляем.
– Так то врагов.
Валерий допил пуэр, складывая мысли в слова, и веско сообщил:
– Враг – не тот, с кем ты собираешься воевать. Враг – тот, с кем ты уже воюешь, и особенно – тот, кого ты победил и забыл. Ты забыл, а он помнит.
Эдик вяло изобразил аплодисменты. Валерий махнул официанту и закончил:
– Костя к тебе подъедет, ты расскажешь все в подробностях, он сегодня и тронется. Завтра-послезавтра будет все понятно. Там и решим, что делать.
Формально Валерий не ошибся ни в чем.
Часть третья. Сестра – хозяйка
28—29 ноября
Глава 1
Чулманск. Гульшат Неушева
Кот сдурел.
Сдурел, наверное, давно. Сперва Гульшат его не слышала – дверь была двойной и в обеих частях довольно толстой. Потом не обращала внимания, потому что второй месяц не обращала внимания вообще ни на что. Подруги пытались исправить это недели полторы, прорезавшийся вдруг Ренатик, тварь смазливая, продержался чуть дольше. Игнорировать Айгуль было сложнее. Она приходила каждый день, ругала сестру, заставляла есть, лезть в душ и переодеваться – даже на улицу пыталась вытолкать. Гульшат не сопротивлялась, просто плакала. И Айгуль отступала. Иногда ругалась, иногда садилась плакать рядом, чаще всё вместе – но потом вскакивала и говорила, что времени сейчас нет, а завтра вот вернусь и займусь тобой как следует, ишь, устроила здесь половодье. Завтра все начиналось сначала.
Сегодня до начала было еще полдня – Гульшат на часы не смотрела, но смутно ощущала, что день в самом разгаре. Кот, видимо, тоже. Он скребся в дверь и орал уже год. Ну, не год, но полчаса минимум. Будто в двери рыбная кость застряла, любимая и последняя. Кот орал как «Формула-1», скрещенная с недорезанным бараном. Недорезанных баранов Гульшат не видела и не слышала, но которую минуту пыталась себе представить. Желательно в образе кота.
Представлять такое было непросто, но тонуть в слезах дальше не получалось – этот дурак отвлекал. Гульшат даже заподозрила, что не животное голосит, а хитрые бандиты пытаются выманить хозяйку из квартиры. Мама такими в детстве пугала.
Мысль о маме опять накрыла Гульшат горьким сопливым потоком, от которого все больно сморщилось почти до неживого состояния. Гульшат выжила, открыла новую коробку салфеток, вытерла саднящее лицо и пошла смотреть, что там за бандиты такие. Думала даже нож взять, но это было совсем глупо. Цепочку все-таки накинула.
Зря. За дверью были не бандиты, а кот. Маленький, но наглый. Он сразу попытался юркнуть в щель. Гульшат остановила его тапком и сделала щель узкой. Наглец, не жалея шерсти и уха, продавил голову насколько смог, сдавленно мявкнул, отдернулся, сел и заорал. Не так, как раньше – жалобно.
Не разжалобишь, зло подумала Гульшат. Не то чтобы она не любила кошек – восторгов по их поводу не понимала. Ну, кошки. Бывают прикольные, бывают драные. На колготках от них шерсть, на руках царапины, в подъездах пахнет.
От этого не пахло. Миленький был котеночек – мелкий, в серо-черную полоску, как поперечный бурундук, отчаянно пушистый и несчастный. И глаза довольно крупные – черные-пречерные. Он смотрел на Гульшат, как котяра из «Шрека», но вроде не придуриваясь, а всерьез.
– Чего надо, балбес? – спросила, крепясь, Гульшат, чуть приоткрыла дверь, держа тапок наготове, и попробовала рассмотреть, что именно зверь драл с таким усердием.
У двери не было ни рыбы, ни самки, ни кошачьих нот. Был половичок, почти нетронутый. Зато дверь была тронутой. Процарапать пупырчатую пленку, затягивавшую сталь, животное не смогло, но блеску в углу поубавило. Без перекуров скреблось.
– Квартиру перепутал, дурак? – поинтересовалась Гульшат.
Котенок поднял голову и мяукнул длинно и почти беззвучно.
Понятно, что кокетничал, пытаясь разжалобить. Но талантливо ведь.
А талант следовало поощрять.
Гульшат подумала и прикрыла на секунду дверь, чтобы скинуть цепочку. Котенок заорал уже вполне в голос, хорошо поставленный. Гульшат чуть не усмехнулась, распахнула дверь – вскочивший было гость замолчал и присел, – и предложила:
– Ну входи.
Кот сидел, внимательно рассматривая Гульшат. Входить он не собирался.
– А чего орал тогда? – спросила Гульшат.
Кот беззвучно зевнул.
Гульшат сделала вид, что закрывает дверь. Кот настороженно приподнялся и разверз пасть.
– Ну давай, давай, – пригласила Гульшат, снова распахивая всё настежь.
Кот сел.
Гульшат вздохнула и побрела на кухню. Кажется, в холодильнике оставалось молоко.
Молока все-таки не было. Был пакет непросроченного катыка – Айгуль за этим следила строго. Гульшат рассудила, что если коты любят молоко, то кисломолочные продукты должны как минимум терпеть, и принялась искать подходящую плошку, чтобы разогреть катык и подманить им животное. А то заболеет, орать не сможет – из профессии погонят.
Тут Гульшат вздрогнула и чуть не выронила посуду, потому что животное уже терлось о ее ногу. На звон и бряканье прискакало, не иначе.
– Вот ты жук, – укоризненно сказала она, убрала ногу, но котофей описывал восьмерки вокруг с такой скоростью, что голова закружилась от ряби. Гульшат вздохнула, выдавила полпакета в плошку, осторожно перемещаясь и бормоча «Ну погоди, не ори», поставила катык в микроволновку и полминуты морщилась под гуденье печки и отчаянные вопли вымогателя, который уже примеривался когтями к махровым носкам. Гульшат стало смешно, впервые за последний месяц, и тут же стыдно – нашла когда смеяться.
Она буркнула:
– Жри, бандит.
Стукнула плошкой об пол. И тут же кто-то сказал по-татарски:
– Мыраубай, ты где?
Вкрадчиво сказал, но внятно. Рядом.
Дверь не закрыла, дура, подумала Гульшат, чего-то сильно испугавшись. Аж руки затряслись. Кот, не отвлекаясь, лакал катык – громко, как собака.
– Мыраубай, – донеслось снова, уже громче.
Неужели в квартиру зашел, подумала Гульшат замороженно, нашаривая что-нибудь тяжелое. Нашарилась совершенно нетяжелая стальная кастрюлька, в которой Айгуль вчера делала кашу. Должны были еще ножи рядышком стоять, но Айгуль их, видать, спрятала зачем-то.
Гульшат одеревенелой ногой подпихнула кота в бок, чтобы он сам вышел на голос и все незваные гости убрались подальше. Кошак, даже не подняв головы, перешел на другую сторону миски.
– Мыраубай, иди сюда, – снова позвал голос от двери.
Он, кажется, не приближался. И звучал не слишком страшно. К тому же Гульшат с трудом представляла себе маньяка или насильника, подзывающего кошку на татарском языке. Вот пенсионера, колхозника или, например, библиотекаря – запросто.
Она прерывисто вздохнула и, не выпуская кастрюльки, решительно вышла в прихожую. Там никого не было. Зато с лестничной площадки донеслось: