Варшавский договор
Шрифт:
Старшее яблочко было дурным и бесполезным. В смысле, Айгуль эта, хоть и взрослая уже баба, может, еще и помиловидней сестренки – кто бы, кстати, объяснил, зачем эта нерусь обзывает дочек заведомо неженскими именами. Но Айгуль горела на работе, что та Жанна, потом дожаривалась в пламени любви к собственной дочери, щекастой пацанке с совсем уж нечеловеческим именем – а остатки себя палила в ходе психиатрических визитов к младшей сестренке. Смысла следить за этим гриль-бильярдом не было. К тому же Айгуль вряд ли могла за что-то зацепиться, во время операции она с дочкой шлялась по каталонским пляжам.
Костя, дождавшись, пока девчонка с няней упрутся на прогулку, осмотрел квартиру и ничего интересного не нашел: панельная трешка, простенькая, как замки в двери, с хорошим, хоть и давним ремонтом. Чистенькая во всех смыслах. В плане следов тоже.
В рамках квадратно—гнездового подхода Костя немножко попас Айгуль, но быстро утомился. В основном физически – удивительно шустрая баба, медленно ходить не умела, да и водила, как Шумахер с парой удаленных хромосом – быстро, аккуратно, но непредсказуемо.
Костя после короткого размышления машиной в Чулманске решил не обзаводиться. Пешие реже залетают. Поначалу он слегка психовал, что туда не успеет, а того упустит. Ерунда это – такси было полно, стоили они копейки, подъезжали через две минуты после звонка и к тому же были оборудованы антирадарами, так что таксисты как раз порхали без залетов, хоть и в спотыкающемся режиме: разогнался, матернулся под писк, тормознул – и снова разгон. Автоинспекторов в Чулманске встречалось чуть, зато камеры с радарами торчали, натурально, из каждого светофора и фонаря – а светить даже временную машину, да еще оставлять ее фотки на память Косте совершенно не улыбалось.
Айгуль правил особо не нарушала, и, что существеннее, почти не отклонялась от безошибочного треугольника дом-работа-сестра. Костя решил изучить последний угол.
Гульшат жила в непростом доме с огороженной стоянкой, забором, консьержками, камерами и незаселенными в большинстве квартирами – такой микроаналог московских престижных апартаментов, раскупаемых не для жизни, а для вложения наворованных денег. Неушева, впрочем, жила за двоих, усердно – из дома носу не совала. Наружка в этих условиях имела разве что религиозный смысл, как столпничество или медитация, плохо сочетавшиеся с местным климатом. Кама-сутра штука приятная и полезная в большинстве отношений, Кама-с-утра-до-вечера-зимой – наоборот.
Костя все-таки попрактиковался, трескуче плюнул, крабом вернулся в снятую квартиру, спас побелевшие пальцы, проверил, не разошлась ли дырка в боку, накатил стакан, почти ничего не почувствовав, и понял, что настало время внедрежа.
С утра он обошел несколько магазинчиков спецодежды и секонд-хэнда, к обеду довел до кондиции наиболее убедительные сочетания, подумав, остановился на варианте «сантехник» с резервом «врач скорой помощи», утрамбовал оба комплекта в усердно обшарпанный ящик для инструментов, под поддончик с фонариком, парой ключей и отверток, и пошел в гости. Ежась, быстро переоделся на верхней площадке ближайшего к непростому дому подъезда длиннющей девятиэтажки, вывернул куртку серой стороной наружу, натянул шапку поглубже и внедрился во двор со стороны стоянки.
Вступительные тезисы Костя приготовил заранее, как и мятую бумажку, коряво исписанную фамилиями, адресами и номерами квартир. Ничего не пригодилось. Консьержка, нестарая еще тетка в бабушкином наряде, сама забурчала из-за стекла:
– Опять, что ли, к Гавриловым? Как на работу уже, в самом деле.
– А ремонт надо нормально делать, – назидательно сказал Костя. – Понимаешь, ставят пластиковые трубы и коллекторы китайские – их и разъедает. Экономят, блин. У самих квартира стоит как в Москве почти, а они…
Консьержка, как и ожидалось, разговор подхватила. Будь Костя домушником, он расцеловал бы тетку взасос, потом усыпил бы ее самым гуманным способом из подвернувшихся, и обнес бы все достойные этого квартиры в строгом соответствии с консьержкиными чеканными рекомендациями. Костя вором не был и интересовался единственной квартирой, вернее, ее обитательницей. Получив сытную порцию данных, он увел разговор чуть в сторону, чтобы не запомнилось, рассеянно достал сигарету – и схлопотал от стражницы заряд здоровья, трудно совместимый со счастьем.
Оно и надо было.
Костя хмыкнул, убрал сигарету в пачку, а пачку в карман, и пошел вверх.
Визит сантехника можно было и обосновать, заливание квартиры штука несложная, хоть и хлопотная, особенно в таком доме, с одной стороны, расфуфыренном, с другой – тихом и пустом. Но, насколько Костя понял вводную босса, подтвержденную теткой на входе, девка пошла не в мать с отцом, и объехать ее можно на драном венике.
Сначала он решил осмотреться. Сам не понял, почему.
Лестничная площадка была чистой и просторной, хоть гробы дуплетом разворачивай. Две металлических двери, одна общая, попроще и на пару звонков, вторая побогаче – та, что нужна. Ишь, единоличница. С другой стороны, Неушевой и блокироваться не с кем было – разве что с лифтом. Тоже вариант, но не для этой несмеяны в горошек, хранившей кислое выражение на большинстве фоток в соцсетях. Для этой-то без вариантов: сидеть в соплях и ждать, пока прискачет принц в спецовке и устроит внедреж той степени, какую принцесса заслужит.
Костя опустил поднятую к звонку руку и попытался понять, что не так. Осмотрелся, закрыл глаза, открыл, для сравнения поднялся на этаж выше, вернулся, подышал и понял.
Не так было с запахом. На лестничной площадке пованивало сладковатой химией типа ацетона. Может, соседка краску с сынишкиных штанов оттирала. Впрочем, какая уж зимой краска на штанах, это весенняя забава. Но было еще что-то под ацетоном, неуловимо знакомое и душное. Костя почему-то вспомнил Лизку, кошку, которая жила у него пятнадцать лет, и даже присел – не то от неожиданности, не то еще почему.
Пахло от двери Неушевой, от нижней доли.
Костя присмотрелся, потрогал, косо посветил фонариком. Было там неровное пятно, почти незаметное – будто провели смоченной растворителем тряпочкой, замывая что-то. Грязь с царапин, например, – кстати, довольно кошачьего вида. Стоял кошак, точил ни с того ни с сего когти о дверь, декоративную пленку вон до металла продрал. Его прогнали, царапины затерли, а Костя, дурак, изучает. Других дел у него нет.
Костя встал, задумчиво поднял руку к звонку – и тут дверь защелкала замком.