Варшавский договор
Шрифт:
Костя вспомнил зырканье и куртку. Этот самый перец заставил его из укрытия выпрыгнуть, когда он гопов на Неушеву натравил. Подъехал вроде как девку защищать, сказал гопам что-то быстрое и отвалил – ровно так же зыркнув на Костю. Он с гопами вместе, что ли? А теперь за подмогой побежал? Или, наоборот, гопов пас, бог уж знает, зачем, а теперь понял, что пасти временно некого?
Костя помахал дяде ручкой, надеясь, что тот заметит. Дядя не заметил и скрылся за домом. Костя задумчиво посмотрел на дверь аптеки, потом на гопов, развернулся и пошел к детской площадке. Обошел горку и качели, сделал десяток шагов в сторону, присел, вскочил и торопливо зашагал вслед за пропавшим уже из виду наблюдателем. Судя по следам, наблюдал мужичок не за гопами,
Вообще-то хрен собачий и безглазый к тому же, оборвал себя Костя и прибавил ходу. Не хватало еще этого дяденьку упустить. Следы зачищать, а не размножать следует. А пока наоборот получается.
Он обогнул дом и с облегчением обнаружил, что мужичок далеко не ушел – чапает в среднем темпе по неравномерно скользкому тротуару.
– Мужик, на секунду! – крикнул Костя. – Слышь, нет?
Мужик не оглянулся и даже аллюр не поменял. Может, впрямь не слышит. Тем лучше. Костя наддал, чуть не обломал копчик об асфальт, но ходу не сбавил. Если карта в голове не врала, мужичку деваться некуда – здесь недостроенная дырка между двумя районами города. Тротуар упирался в проспект Металлургов, за ним пустырь до леса, слева пустырь до проспекта, забыл, а, Автомобилестроителей, сучок, а не город, а справа – размахнувшаяся на квартал стройка. Ну иди в лесок, иди, родной, подумал Костя.
Родной не пошел в лесок. Он, не оглядываясь, уверенно так, свернул на дощатый настил и постучал по нему к стройке. Живет там, что ли? Странно – ни на строителя, ни на бомжа не похож.
Костя ненадолго замер, потом сообразил, что, с одной стороны, объект может и затеряться – ищи его потом в ночи среди кранов, бытовок и бетонных пролетов. А с другой – дядька определенно не полицай и не иной субъект закона об ОРД. Так что нагонять его можно и остро необходимо. Нагонять, брать за шею и задавать различные вопросы. Тут и выяснится, наконец, о какой след Терлеев споткнулся. Пасет меня – значит, что-то знает. Других знающих вокруг нет – значит, от него косяки и падают. Значит, перестанут падать.
Костя пробежал, почти не скользя, по мосткам, уперся в освещенные прожектором запертые ворота, вышел из света и подлез под отогнутую сетку. Ноги вязли в песке, из которого узорчатые шины грузовиков настроили игрушечных кварталов на кукольный мегаполис. Площадку мог охранять сторож, но убегающий не ховался, ну и мы не будем. Где вот его искать – в бытовках, что ли.
Впереди мелькнул огонек. Костя побежал. Просверк, длинный и яркий, как от фонарика, уже погас, но Костя засек точку – в высоком незастекленном окне второго этажа. Строился, похоже, очередной гипермаркет или развлекательный центр, кажется, даже не из одного корпуса, каждый этажа на три-четыре. Огонек случился в ближайшем корпусе. Вход был рядышком.
Костя, стараясь ступать беззвучно, ступил в проем, лишенный пока дверей, прислонился к стене и закрыл глаза, чтобы они поскорее привыкли к темноте. Темнота была почти полная. Почти – деревянные конструкции и полосы светлой краски все-таки различались, это он успел заметить, тени тоже. Тени без света не бывает, весело подумал Костя, предчувствуя увлекательную погоню. По зимней стройке он последний раз лазал лет в двенадцать – тогда все пацаны свихнулись на теме звездных рыцарей, а недостроенный Дворец пионеров в районе жутко напоминал космический крейсер Империи. Костя открыл глаза, оценил путь до лестницы, шагнул вперед – и ему стало худо. Махом.
Костя качнулся назад, чтобы опереться о стену. Стало полегче, тошнота чуть отошла от ключиц, но колени тряслись, а в животе плясал кальмар.
Роллы, что ли, подумал Костя, когда смог снова думать, отдышался и снова шагнул вперед. И снова стало худо – еще хуже, чем было. Да пофиг, подумал Костя с отчаянием, сделал несколько шагов до лестницы, упал на колени и принялся изгонять кальмара.
Вышло у него это ловко. Как у опытной манекенщицы, которые, говорят, так с обжорством и справляются, подумал Костя, со стоном выпрямляясь. И почти равнодушно сообразил, что мужик мог подойти и лопатку ему вырезать, пока он тут корчился. Ну не подошел же. К тому же стало легче. Видать, действительно в роллах дело. Их вкус, приправленный горьким и кислым, горел во рту. Завтра вернусь в это «Солнышко», пупок повару наизнанку выверну, пообещал себе Костя, бережно вставая. Отплеваться не получилось – слюна липла к подбородку. Костя вытер лицо и пошел по лестнице.
На втором этаже накрыло снова – едва Костя ступил на площадку. Да что такое, бессильно подумал он, с готовностью валясь на здоровый бок – так лучше, чем лбом. Блевать было нечем, но желудок честно постарался дотянуться до кадыка. Не обосраться бы, подумал Костя, придя в себя. С другой стороны – ну и обосраться. Подумаешь, беда.
Беда в том, что приступы оставили Костю без сил. Найдет он мужика – и дальше что? Кулак не сжать, какая уж тут третья степень воздействия.
Главное найти – или узнать, где объект ховается. А там видно будет. Может, завтра приду, неискренне предположил Костя и попытался сообразить, что мудрее – подниматься дальше или проверить второй этаж. Сообразить не получилось, но наверху гулко зашебуршали, а потом по лестничному пролету забился протяжный лязг, поддержанный пустым эхо. Даже не третий этаж, а четвертый, понял Костя, зачем-то пошарил руками по полу и чуть не разодрал перчатку. Метровая арматурина была кривой, ржавой на ощупь и с петлей на конце. Ох как славно-то. Костя подтащил ее к себе, поставил торчком и подтянулся до питекантропной позы. Кряхтеть было почти приятно.
К четвертому этажу Костя оклемался, руки-ноги унялись, и тепло стало. Особенно под носом и ниже. Костя снял перчатку, провел рукой по губам – скользко. Кровь из носу хлещет. Зашибись. На плутонии бетон замешивали, что ли.
Костя вытер ладонь о штаны, сунул руку под шапку и дернул прядь волос. Больно. Не в плутонии дело. Уже хорошо.
Костя сморкнулся, опять обтер ладони – жалко джинсы, хорошие, боссовские, ну да не до них уже, – и сделал шаг вперед.
На ухо что-то шепнули. Четко – на левое, с близкого расстояния, хотя рядом никого не было.
Костя замер – и шепот повторился, теперь разборчиво:
– Дальше не иди, будет хуже.
Мужской голос, не высокий и не низкий, произношение местное, четкое, мужику сорок или чуть больше. Может, и объект – если он умеет растворяться в воздухе и вещать из газообразного состояния. Но, скорее, глюки.
Костя мотнул головой и сделал еще пару шагов. Теперь голос ударил в правое ухо, гораздо громче:
– Фираю Неушеву ты убил?
– Чего? – спросил Костя вслух, развеселившись. Ну дурдом же: стройка, кровища из носа и голоса. Как после драки с Саньком Калягиным – это третий класс, не, четвертый. Санек в пятом перешел в параллельный, а летом после девятого отравился чачей на метиловом спирте. – Ты чего мелешь, дурилка? Меня тут… Стоп.
Костя наклонился, опершись об арматурину и все равно едва не нырнув носом в бетон, и посмотрел по сторонам. Ничего не было видно, да и не должно бы – динамики направленного звука бывают с ладошку величиной, – но следовало хоть приблизительно оценить расстояние.
– Клоун, ты чей? С инновачечной? – спросил он, делая большие паузы между словами и фразами – и говорить трудно, и прислушаться надо как следует. – Никита Геннадьевич-то в курсе, как вы конвенцию задрали?
Ответа не было. Да и не надо. И без него многое понятно. Перед Костей был огромный зал, уходивший пустотой вправо и влево, далеко за пристроенные где-то на несущих колоннах динамики. Впереди пустоты было меньше, звук барахтался и падал обратно, отраженный недалеким препятствием. Разный звук, не только Костиных речей.