Варшавский договор
Шрифт:
Соболев был тренированный, терпеливый и зам целого Егорова – но и он через полчаса всерьез начал прикидывать сценарии, которые позволят Захарова сперва заткнуть, а потом разговорить строго на заданную тему. В сценариях фигурировали джезвы, колбы, ножи и немножечко чайная ложечка. Соболев поспешно положил ее и сказал:
– Нет, по Москве автожиры как такси не запускают и, наверное, не будут в обозримом. Но я на самом деле хотел про Филатова узнать, помните его – Эдуард такой Геннадьевич, в финдирекции был недолго?
– Филатов, стало быть, – сказал Захаров значительно.
Полчаса назад Соболев обрадовался бы и приготовился внимать. А теперь он был обученный. И не ошибся.
– Я в этой связи и подумал, что он родственник даже, – продолжил Захаров как по писаному. – Хотя Филатов, понятно, нередкая фамилия, как Захаров, ха-ха, понимаете. Но он и похож был немного. Оказалось, нет, не родственник. С тем-то Филатовым мы при исключительных обстоятельствах познакомились – почему я автожир и вспомнил. Это, если не ошибаюсь, конец восьмидесятых был, Горный Алтай – не тот, что Барнаул, а республика такая, слышали? Тогда-то еще малая авиация не передохла, как сейчас, до любого района по воздуху добраться можно было. А все равно решили авожиры развивать – ну и послали меня, стало быть, посмотреть, что там наэкспериментировали местные товарищи. А я тогда… Вам неинтересно, Денис Валерьевич?
Соболев улыбнулся и сказал:
– Юрий Петрович, вы человек огромных знаний и опыта, рассказываете тоже здорово. Я бы ваши воспоминания с наслаждением почитал, для души чисто. Только я сейчас ведь не по душу, простите за каламбур, пришел, я на работе. Узкие задачи решаю – и чего-то у меня не получается пока.
– А работа, вы считаете, к душе не относится?
Соболев вздохнул.
– Юрий Петрович, я не сомневаюсь, что вы мне сейчас что угодно докажете – и про душу, и про работу. Сдаюсь. Согласен со всем, что скажете.
– Напрасно, молодой человек, – сказал Захаров каким-то другим тоном и сел по другую сторону стола. – Сдаваться нельзя. Даже в шутку. Это слово в принципе говорить нельзя, понимаете?
Соболев смотрел на него.
– Понимаете, – сказал Захаров. – Или поймете. Тоже неплохо. Стало быть, Филатов Эдуард Геннадьевич, тридцать два года, образование высшее, степень MBA, прописка московская, разведен, детей нет, работает якобы в компании «Финансы и аудит», прикомандирован УФСБ – это вы все знаете, конечно. Что прописка левая и компании такой нет, тоже знаете, так? Ну, это для вас нормально, полагаю.
Соболев снисходительно усмехнулся и ничего не сказал. Захаров продолжил:
– Концы искать было себе дороже, и Неушев запретил: говорит, Петрович, не будем давать повод. Как будто им повод нужен был. Ладно. Ребята знакомые в комитете ничего толком не сказали. Намекнули, что проект не их, но на особом контроле. Я особо и не копал, так, попросил своих слегка держать руку на пульсе – ну, как со всеми новичками на матфинответственных должностях. Сказали, все в ажуре, спец сильный, дебиторку нам подчистил, налоговую отчетность помог на какую-то систему перевести – не знаю уж, зачем, но все в восторге были. Не командированный, а мечта поэта, спасибо товарищу Дзержинскому.
– Но? – предположил Соболев.
– Что но? Никаких но. Доработал и ушел. Две проверки проводили – и когда Шамайко слегла, и когда задолженности эти всплыли. Ничего, ноль. Шамайко сама заболела – вирус, что ли, а зам у нее как раз в отпуске был, таком, что дозвониться не могли. Ну а Филатов же формально полноценный замфиндира – вот его и сделали и. о. Тут как раз дырка эта в отчетности вскрылась. Он к Неушеву пришел. Неушев сказал: исправляйте. Все на уши встали, айда резервы изыскивать, денег невероятное количество пришлось подогнать…
– На взятки, что ли?
– Да какие взятки? Пени, штрафы, увеличение налогооблагаемой базы, какие-то сборы еще там по социалке. Ну и взятки, да. Это не слишком существенно. Неушев сумел вернуть ситуацию в рабочее русло, разрулил, как это сейчас говорится. И тут дело из района наверх забрали – даже не в республику, а на некий особый контроль. Филатова тут же откомандировали. Я даже подумал, чтобы из-под общего удара вывести. Это, стало быть, двадцать третьего было. А двадцать пятого вот все это у Неушевых случилось.
– Что случилось, как вы думаете? – осторожно спросил Соболев.
Захаров мелко потряс головой, развел руками и вздохнул.
– Там ужас какой-то. Неушев не мог – это бесспорно. Он и не пил практически, и с женой у него нормально было. Не скажу, чтобы прямо идеальная семья, вроде холодно там уже все стало, но в рамках держались, не придерешься. Еще и с молодушкой… Тут все решили, конечно, что вся история – подстава. Особенно когда новые хозяева пришли – ну, народ же тоже не дурак. Без всяких «qui prodest» понятно, сколько дважды два будет. И я тоже решил, что подстава. К Неушеву пробился, говорю: держись, всех порвем, до президента дойду, да хоть до ООН. А он убитый такой, тихий, маленький даже. Говорит: уймись, Петрович. На мне, говорит, грех, мне и отвечать.
– В смысле? – спросил Соболев, выпрямляясь. – Он вам прямо признался, что убил, что ли?
– За что купил, – сказал Захаров хмуро. – Он же объяснять не стал, а придумывать мне, ну… Неинтересно. Вот я и унялся.
– Тем более, что новое руководство… – предположил Соболев.
– Да новое руководство как раз вокруг скакало: останьтесь, Юрий Петрович, научите, Юрий Петрович, вы же государственный человек, Юрий Петрович.
– А вы не государственный? – не удержался Соболев.
– Самый что ни на есть. Пенсию вот получаю, повышенную. Сказать сколько?
– Ой не надо. А то не рискну дожить до такого-то счастья.
Чтобы Захаров не выступил с развернутым прогнозом на эту тему, Соболев поспешно спросил:
– А Шамайко-то почему копали? Основания были?
– Неушев велел. И сразу – ну, у нас порядок такой. И когда налоговые проблемы всплыли. Очень уж интересное совпадение.
– Да уж. И ничего?
– Вообще.
– А где она сейчас? Шамайко, в смысле?
Захаров пожал плечами и сказал:
– Не на заводе точно.
– А жива, здорова?