Варшавский договор
Шрифт:
Lancer с визгом заболтался по кочкам, не отрывая носа от растущей фигуры, и лишь в корпусе от нее отскочил чуть вправо, забрасывая корму вперед и разворачиваясь, чтобы сковырнуть задумчивого пешехода последним щелчком. Дернулся и застыл в оседающей снежной туче.
Марат влип мокрой спиной в спинку кресла, пытаясь продышаться. Задумчивый пешеход вместо того, чтобы падать в ужасе или бежать куда подальше, сосредоточенно ковырялся за пазухой. Травмат достает, что ли, подумал Марат, мгновенно взбешиваясь, воткнул кнопку аварийки и выскочил наружу, рыча короткие лютые слова, ни одно из которых от злобы и напора целиком не выговаривалось.
Пешеход посмотрел на него рассеянно, выпростал пустые руки и что-то сказал.
– Че-го? – переспросил Марат, не веря.
– Курить не будет? – растерянно улыбаясь, повторил пешеход.
– Вот ты красава… – начал Марат и замолчал. Захлопал по куртке, вытащил пачку, протянул прохожему и сказал: – Ты вообще в порядке? Может, подвезти?
– Да не, спасибо. Уже подвезли, – ответил тот, выковыривая сигарету из пачки. Далось ему это дело с трудом, дальше легче не стало. Он тупо посмотрел на сигарету и сказал, засмущавшись:
– А огоньку?
– Так есть хочется, аж переночевать негде, – буркнул Марат, окончательно успокоившись, и принялся обхлопывать себя в поисках зажигалки. Аплодисменты оказались бурными и продолжительными. Зажигалка нашлась в специальном кармашке джинсов, очередь которого, как всегда, пришла последней.
– На. А ты, братёк, совсем звонкий, а?
Смертничек сказал:
– Елки. Я ж курить бросил. Извини, ладно?
И заозирался, видимо, только сейчас заметив, где находится.
Марат кивнул, забрал у него сигарету, повертел в руках, кинул в полосы жеваного снега под ногами и уточнил:
– Давно бросил-то?
– Да это… – рассеянно сказал смертник и завис. – Давно. Ага. На Новый год как раз. Десять лет, значит, будет.
– Так ходить через дорогу будешь – не будет, – пообещал Марат. – Айда отвезу куда скажешь.
– Да не, спасибо. Я тут договорился, – сказал он и показал куда-то в сторону пустыря.
– Ну смотри. Договорился – держись. Удачи.
Соболев, глядя на удаляющийся Lancer, еще раз прошептал «Спасибо». Потом тряхнул головой, огляделся и понял, что в эйфории немножко заврался, так что следовало воспользоваться предложением доброго чулманского самаритянина. А с другой стороны, хорошо, что отказался. Разболтался бы от счастья, стал бы снова бумажку смотреть или всячески намекать славному водителю, какие чудеса бывают на свете.
А ведь нельзя. Нельзя показывать эту бумажку никому на свете, включая самое разначальство, жену, любимых племянников и провереннейших братьев по оружию. Никому нельзя сдавать этого человека. И самому нельзя помнить любые подробности и все мусульманские имена, начинающиеся на Н.
Так будет правильно. И перспективно.
На вытянутую руку остановилась следующая же машина, громоздкий новый УАЗ с усатым водителем. Обилие самаритян в зоне промышленной лесостепи почти пугало. Соболев попросил добросить до города, мужик, приводя московскую душу в ужас, мрачно уточнил: «Куда надо-то?», рыкнул, что все равно мимо гостиницы «Чулман» ехать, а чай в термосе вон, в ногах стоит, попей, а то белый весь.
Соболев всю дорогу тихо улыбался, на прощанье чуть не схлопотал в морду за попытку расплатиться и заулыбался еще сильнее. Он набрал и быстро проинструктировал Цехмайстренко, не позволив ей ни прорыдаться, ни извиниться, ни рассказать про ужасы последних суток. Собрался и поехал в аэропорт – и там не выдержал последний раз. Наорал на ноющую Цехмайстренко, отправил ее в Москву, а сам засел у кромки зала вылета. Соболев пропустил два рейса в Москву, внимательно разглядывая пассажиров, не сомневаясь, что теперь-то узнает – и опять сомневаясь. Потом плюнул и улетел.
И прекрасно успел с отчетом и со всем остальным.
Соболев не вспомнил про Неушева и про свое обещание сделать все, что возможно. Он решил, что и так сделал все, что мог. Ведь Варшавский договор исполнен.
Наверное, Соболев имел на это право.
Часть восьмая. Дядя ведь недаром
4 декабря
Глава 1
Чулманск. Сабирзян Неушев
– Пять минут – и все. Ждать больше не могу, – вполголоса сказала судья насморочному лейтенанту.
Тот что-то зашептал, напористо пыхтя. Судья прервала его движением пухлой руки и отрезала уже громче:
– Мне это неинтересно. Начальнику своему будете докладывать. Пять минут, поняли?
– Простите, я опоздала, – донеслось с лестницы.
Неушеву был все равно, но он все же покосился и увидел, что по коридору стремительно несется следовательша, на ходу снимая нелепый черный пуховик. Неушев представлял себе верхнюю одежду подтянутой дамочки несколько иначе. Не то чтобы он специально отвлекался на такие размышления… Неважно.
Следовательша уже дошагала до судьи, кивнула всем, странно посмотрев на Неушева, – Неушев отвел глаза, – и что-то объяснила судье, пытаясь вручить файл с бумагами. Судья отмахнулась и укоризненно сказала:
– Позвонить-то можно было.
Следовательша подняла забинтованную ладонь, открыла рот, закрыла его и развела руками.
Судья покосилась на перевязку, буркнула «Ждите» и ушла в свою дверь.
Секретарша пригласила всех в зал через минуту, через две вышла судья и, протараторив формальные предисловия, спросила, есть ли ходатайства.
Следовательша встала и принялась говорить. Вскоре Неушев уловил нетипичное движение со стороны лейтенанта. Лейтенант, который на таких технических выездах знай дудел носом да бдительно рассматривал колени присутствующих дам, теперь пялился не на скрытые столом колени следовательши, а в лицо ей. Пялился потрясенно, почти беззвучно – и тянулся к карману брюк. Стрелять сейчас будет, спокойно подумал Неушев и решил послушать, раз такое дело.
Дело было непонятное. Следовательша говорила, что в связи со вновь открывшимися обстоятельствами управление следственного комитета снимает с гражданина Неушева обвинение, переквалифицирует его в свидетеля и отзывает ходатайство о продлении ареста гражданина Неушева, в связи с чем просит освободить его из-под стражи немедленно.