Варя. Я все вижу

Crazyoptimistka

– Это нормально для отцов, у которых растут симпатичные дочери.

– С такими темпами, я останусь старой девой и по праздникам буду присылать вам фото не детей, а кошечек. – Обнимаю маму и зажмуриваюсь, вдыхая аромат ее парфюма. От нее всегда пахнет вишней. – Так что ты поговори с ним на счет этого.

И пока мне удалось обманным маневром отвлечь маму от дурных мыслей, выхожу следом за папой. Прекрасно зная, что там, за закрывшейся дверью, она обязательно перекрестила нас и прошептала небольшую молитву.

Схема работы у нас с папой уже налажена. Я не задаю никаких вопросов, то есть еду «вслепую». Мне так легче, потому что мозг еще чист и не зациклен на каких-то определенных моментах. По пути заезжаем в магазин, где я покупаю сладости и молоко.

Затем снова выруливаем на автостраду и движемся в направлении, которое известно только папе. Дождь при этом даже не думает утихать. Зябко передергиваю плечами при очередном раскате грома и делаю музыку чуть громче, а затем отворачиваюсь к окну. А там, сквозь пелену дождя мелькают магазинчики, остановки и дома. И в каждом окошке уже зажегся свет. Я представляю, как люди приходят с работы и проводят вечер с семьями. Возможно, кто-то одиноко смотрит в экран компьютера, а кто-то пьет чай и гладит кошку. Чьи-то дети носятся по коридору, а кто-то готовится к контрольным или экзаменам. Кто-то устал и уже спит, а кто-то работает на дому допоздна. Столько людей и столько жизней… и мы едем сейчас туда, где одна такая уже оборвалась. От этого немного не по себе.

Папа притормаживает рядом с девятиэтажкой и если честно, она очень похожа на наш старый дом, где мы ютились в маленькой квартирке большую часть моей жизни до переезда. Тот же блеклый и облезший цвет фасада, исписанные стены подъезда, мигающая лампочка на первом этаже и воняющий лифт. Который едет медленно и трусится так, что, кажется, ты в нем сейчас рухнешь вниз. Мы выходим на девятом этаже, где встречаемся с Лехой. Точнее дядей Лешей. Папиным другом и напарником, а еще моим крестным.

– Вечер добрый, малая, – этот медведь смыкает меня в объятиях и я, непроизвольно морщусь. – Как дела? Жених появился?

– С такими параметрами отбора, миссия становится невыполнимой. – Бурчу, когда отстраняюсь. – И мы вроде бы договаривались, что я больше не «мелкая» и не «малая».

– Да-да, прости, забыл, – шутливо поднимает он руки вверх, – Варвара Сергеевна, не гневайтесь.

– Лех, ну что за представления? – Папа вклинивается между нами. – Здоровый мужик, а крестница тобой командует.

– Как и тобой. – Не остается в долгу крестный.

– Не выдумывай, это нереально.

– Ага, – дядя Леша подмигивает мне и я не удерживаюсь от улыбки, – мы так и думали.

Такая форма общения может показаться немного странной, ведь мы общаемся на равных. А еще при каждой возможности подкалываем друг друга. Но в этом и вся соль. Когда в жизни ты видишь слишком много плохого, то юмор становится единственной палочкой – выручалочкой, чтобы не свихнуться. А папа и дядя не единорожек наблюдают каждый день, да и клоуны встречаются у них редко. А те, кто появляется, все как один страдают шизофрениями. Сейчас он улыбается тебе, а через минут десять допроса маска лицедея сползает и обнажает больную душу. И истории они тебе рассказывают такие, что не смеяться хочется, а плакать.

Однако все веселье моментально сходит на нет, стоит нам войти в тамбур. Там нас накрывает невидимая пелена какого-то отчаяния. И воздух стал таким тяжелым… Ты вдох делаешь, а грудь чем-то сдавливает. Я, как по заученной инструкции, натягиваю бахилы поверх ботинок и перчатки на руки. Куртку оставляю в руках дяди Леши.

– Если что, сразу дай знать, – тихо произносит папа и передает мне пакет из магазина.

– Хорошо. – Киваю и тяну дверь квартиры на себя.

Запах крови. Здесь отчетливо слышен этот запах. Я даже когда вдыхаю, то во рту появляется неприятный металлический привкус. И это плохо. Хотя легко в таких делах никогда и не бывало. Мнусь на пороге, переступая с ноги на ногу, а еще осматриваюсь по сторонам. Стандартная трешка. Налево кухня, следом зал и длинный коридор, который в конце расходится еще на две комнаты. Везде включен свет, на стареньком зеленом ковре виднеются грязные следы. Сначала можно подумать, что это уличная грязь, которую принесли за собой сотрудники. Но, чем дольше всматриваешься в них, тем больше понимаешь,

что пятна не черные. Они бурые. Такого же цвета, как и запекшаяся кровь. И они повсюду. Как будто кто-то искупался в ней и затем пошел путешествовать по квартире.

– Что ж, приступим, – тихо произношу себе под нос и делаю первый шаг.

Обстановка, скажем, не богатая. Мебель старенькая, ремонта здесь не было уже очень давно. Скорее всего, квартира съемная. Здесь не чувствуется домашнего тепла. К тому же, отсутствуют мелочи в виде фоторамок и других безделушек, которыми жильцы заполняют свои жилища. Я намеренно начинаю обход именно с дальних комнат. Как и думала, это две небольших спальни, но они нежилые. Кровати стоят с голыми матрацами, шкафы пустые. Нет даже завалявшегося носка или какой-то бумажки. Дальше на очереди зал и вот тут меня накрывает дурнота. Оно и понятно, кухню-то я видела с порога. И там, как и в остальных комнатах, ничего не было. Значит, эпицентром всех действий стал именно зал. Рука зависает над ручкой межкомнатной двери, но зайти не решаюсь и оставляю комнату на потом. Ухожу на кухню и застываю посреди нее. Мне надо пару минут, чтобы настроиться. И когда они проходят, я рыскаю по кухонным ящиками в поисках блюдца и чашек. Затем включаю старенькую печку и грею молоко прямо в железной тарелке, которая по краям была уже вся в застывшем жиру и легкой гари. К сожалению, это единственное, что попалось мне на глаза. Переливаю содержимое по чашкам со сколами и выкладываю печенье на блюдце. Все это располагаю на столе и присаживаюсь на замызганную табуретку, но при этом, не забыв отставить ее почти к самому порогу кухни. Здесь в прямом смысле слова гробовая тишина, даже часы на стене не тикают. Слышны лишь редкие капли дождя, которые со звоном разбивались об металлический отлив снаружи. И это единственно, что хоть как-то давало понять, что жизнь продолжается. А не застыла в каком-то немом ужасе. Так можно просидеть до утра, надо что-то делать. Поэтому, я отворачиваюсь лицом к коридору, усаживаясь спиной к столу. Делаю вдох и произношу:

– Батюшка, приди ко мне на общение за угощением.

И замираю, начиная отсчет про себя. Но на обычной «двадцатке» в комнате до сих пор никого. Тогда я делаю еще одну попытку:

– Дедушка, батюшка! Приди, пожалуйста, мне помощь твоя нужна.

Но снова эта звенящая тишина в ответ.

– Я пришла к тебе с добром. Я не обижу, честное слово! Я знаю, что здесь произошло что-то страшное и мне нужно разобраться в этом. Выйди ко мне, пожалуйста!

Раз-два-три… топот маленьких ножек пронесся за моей спиной. Четыре-пять… чашка стукнула о блюдце. Шесть-семь… – послышалось чавканье. Восемь-девять-десять…

– Зачем пришла? – недружелюбно обращается ко мне кто-то с грубым голосом.

Глава 3. Тогда

То, что он подал голос, конечно же, хороший знак. Но этого пока очень мало для каких-то уверенных действий с моей стороны. Поэтому я не спешу оборачиваться.

– Могу ли я присоединиться? – задаю очень важный вопрос, от которого зависят мои дальнейшие действия.

– Зачем?– слышится в ответ и все это сопровождается плямканьем и сербаньем.

– Хочу помочь…

– Поздно. – Грубо обрывают меня на полуслове.– Ничего уже не поделаешь. Замарали хату так, что не отмоешь.

– Видел, кто это сделал? – веду глазами по обоям с засаленными пятнами.

– Ничего не видел, ничего не знаю. – Собеседник вообще не хочет идти на контакт.

И это не очень хорошо.

Я встречала подобных ему. Этот вид домовых надежно застрял в прошлом, как и его предыдущие хозяева. Обычно, это бабушки и дедушки, которые обозлились на весь мир. Их легко узнать по брюзжанию, недовольству и злым словами в спину прохожих. Они ругаются со всеми жильцами подъезда по пустякам и мелко пакостят в силу своих возможностей. Но самое страшное, что умирают они в одиночестве. Точнее, не так. Они уходят в иной мир под молчаливые взгляды их домовых. Которые меняются в ту или иную сторону в зависимости от тех, с кем они живут.