Варяг. Мечи франков
Шрифт:
Даже кольнуло сочувствие. Все же так обращаться с беременной женщиной – жестоко.
Но как говорил когда-то старый Ререх, настоящая власть над чем-либо у того, кто способен это что-то уничтожить. И если Колхульда почему-то решила, что эта власть – у нее, следует раз и навсегда избавить девушку от иллюзий. А не получится, придется ее действительно отправить к отцу. Спать в одной постели с той, которая в любой момент может превратиться во врага, Сергей не собирался.
Очнулась она быстро. Увидела Сергея, улыбнулась… Вернее, только начала улыбаться. Чуть раздвинулись губки…
И замерли.
Вспомнила. Ротик приоткрылся. Глаза расширились и…
– Не гони меня, господин мой, – бормотала девушка, уткнувшись Сергею головкой в живот, пряча лицо. – Накажи меня… Побей… Только не прогоняй, любимый… Ты господин мой…
Сергей положил руку на пушистый круглый затылок.
– Довольно, – ровным голосом произнес он. – Я тебе верю. Оставайся.
Отнял руку, которую Колхульда принялась целовать, взял голову в ладони, глянул в зареванные глаза.
– Ты – моя, – сказал он властно. – Я твой господин. И бить тебя я не стану. Ты Торварддоттир. Дочь ярла. И когда-нибудь станешь женой конунга. Ты будешь матерью моих сыновей. Ты будешь сильной, гордой и верной. Для меня. И для них. Не подведи меня, Колхульда! – И посмотрел на нее «взглядом князь-воеводы». Тем взглядом, который действовал лучше самых суровых предупреждений и угроз даже на матерых воинов.
А потом сел на кровать рядом и сказал обычным, будничным голосом:
– Я голоден. Принеси мне поесть.
Подскочила. Бросилась из светлицы в постельной рубахе…
– Стоять! Исподнее накинь!
Ахнула, натянула через голову длинную закрытую по местным обычаям рубаху и – за дверь. Только босые пятки по лестнице прошлепали.
«Когда поем, надо ее как следует… отлюбить», – подумал Сергей.
Или не надо? Беременная же.
«Пока живот не виден, можно все», – как живой прозвучал в голове рассудительный голосок Сладиславы.
И будто кто-то сердце тронул.
«Сладушка моя…» – Сергей стиснул зубы так, что из глаз слезы потекли.
Громкий топот, теперь уже вверх по лестнице, выдрал его из воспоминаний.
Колхульда вернулась, гоня перед собой нагруженную снедью холопку.
Еды хватило бы на троих.
Мясо жареное, копченое, вареное, горшок с кашей, еще теплой, кувшин пива литра на три, вино в стеклянном кубке, который Колхульда лично водрузила на сундук. Пихнула холопку: «прочь!» – присела у ног на медвежью шкуру.
– Поешь, любимый… – проворковала умильно.
И увидела слезы на его щеках.
И, конечно, отнесла на свой счет. Ахнула, обняла колени Сергея, глянула снизу огромными тоже влажными глазищами – озерами, проговорила нежно-нежно, чуть слышно, но твердо:
– Прости меня, Варт, прости меня, глупую. Фрейей и Фрейром клянусь, Ньёрдом жизнедарящим, сама умру, но больно тебе не сделаю… Никогда!
Сергей вздохнул, улыбнулся через силу, сказал так же негромко:
– Все хорошо, девочка моя. Все уже хорошо.
То была неправда, но Колхульда поверила. Легко верить тому, кого любишь.
А Стемид с Хрольвом в ту ночь так и не договорились. Переговоры затягивались, и ни одна из сторон не собиралась уступать. Похоже, не идти им в этом году во Францию.
Ну, может, и к лучшему. Потому что в город приехал Избор. И предложил подъехать к нему домой дней через пять.
И Сергей поехал. Общество Избора было не особо приятно. Но – надо.
Глава 5, в которой потустороннее происхождение Сергея вызывает сомнение
– Хвалил? Я? Тебя? – Избор заскрежетал.
Удивительно противный у него смех.
Даже полуволк морду брезгливую скорчил, когда они с Сергеем переглянулись.
Когда-то Сергею казалось, что тот Ререх его выбешивает. Теперь же он точно знал: по умению вывести из себя тот ведун этому уступает раз в двадцать.
Избор их перегляд с полуволком засек и среагировал мгновенно:
– Сожри его!
Зверь заколебался. Помедлил этак с секунду перед тем, как прыгнуть. И прыгнул неправильно. Не по волчьи «рванул-отскочил», а по-собачьи, полным весом. Схватить, повиснуть, повалить. Дал возможность Сергею уклониться.
– Замри!
Огромный мохнатый зверь, размером раза в полтора больше матерого волка, на этот раз выполнил команду мгновенно. Тормознул, вспахав землю передними лапами, и замер.
– Ты что же, вымесок, волю взял? – Избор ухватил его за кудлатый загривок, придавил книзу.
Полуволк жалобно, по-щенячьи пискнул. Сергея буквально окатило волной безнадежного отчаяния, нутряного животного страха.
– Оставь его!
Зачем он это сказал?
Само вырвалось.
Избор отпустил зверя, выпрямился.
Теперь Сергей ощутил настоящий страх. Темный ужас источался из ведуна, словно запах гари от надвигающегося пожара.
Полуволк заскулил, припал к земле…
Сергей увидел, как клубами поднимается позади ведуна чужое, чуждое и лугу, на котором они стояли, и лесу вокруг, нечто абсолютно невместное ясному солнечному дню, да и всему живому миру. То, против чего у человека нет ни сил, ни средств.
Или есть?
Рука его сама легла на оголовье синдской сабли.
Красный огонь против темного пламени.
Нет, не красный. Белый.
Но не тот, что хранил Сергея в прошлой жизни. Тот еще не пришел.
У этого не было власти изгонять Тьму. Зато власть указать ей место – была.
«…Неуязвимость в тебе самом», – всплыла фраза-воспоминание из глубин памяти.
И Сергей ощутил ее.
Тот, кто привел его в этот мир, явно обозначил: «Этот мой».
И Тьма остановилась. Не испугалась. Не исчезла. Признала чужое право.
А потом ушла.
– Уяснил? – спокойно осведомился ведун.