Варяги и Русь
Шрифт:
Андрей, желая сократить тяжёлые минуты прощания, слегка подтолкнул Зыбату и сказал:
— Иди, иди! Мы уже простились! Прощай!
Вслед за этим он, круто повернувшись, быстро пошёл к лесу.
Зыбата кинулся было за ним.
— Отец, погоди, позволь мне ещё раз обнять тебя! — кричал он.
Андрей, не останавливаясь, махнул ему на ходу рукой и скрылся в чаще кустарников, окаймлявших с этой стороны лес.
Зыбата не решался последовать за ним. Он немного постоял в нерешительной задумчивости, а потом
Утро уже сменилось днём, солнце высоко стояло на небе. Когда Зыбата подошёл к Киеву, он заметил на противоположной стороне какое-то особенное оживление. Это прежде всего кинулось ему в глаза. У киевского берега стояли бесчисленные военные струги, снаряженные для скорого отправления в путь, несколько выше по Днепру зачалены были у берега высокие с приподнятым носом ладьи, в которых, по типу постройки, Зыбата узнал новгородские суда.
Сначала Зыбатой овладело было любопытство, но нетерпение увидать своих пересилило в нём это чувство. Вскочив в один из челноков, стоявших у берега, юноша поспешно оттолкнулся и, ловко управляя единственным веслом, поплыл через тихо катившую свои волны реку.
Чем он более приближался к противоположному берегу, тем всё громче доносились до него крики, шум, гам, стоявшие там. «Что это такое? — подумал Зыбата. — Княжеские струги в полном вооружении, новгородские ладьи. Уж не мятеж ли в Новгороде и не идёт ли князь Святослав усмирить непокорных?»
Наконец челнок ткнулся носом в береговую отмель. Зыбата спрыгнул прямо в воду и ринулся вверх по тропинке, ведшей к вершине горы.
Однако на полпути он остановился. Сыновнее чувство вновь начало бороться в его сердце с любопытством и после недолгой борьбы взяло верх. «Обниму родных и побегу в Детинец, — решил он, — коли так шумят, так не скоро ещё разойдутся!»
Жилище Прастена, отца Зыбаты, стояло недалеко от пути с берега в Детинец. Нужно было несколько свернуть в сторону, чтобы попасть в него. Зыбата побежал по горе, но вдруг его остановил, поймав за руку, молодой дружинник.
— Зыбата?! — удивился он.
— Улеб!
— Откуда? Ты жив! Мы все думали, что ты погиб в лесу...
— Жив, жив! — отвечал приятелю Зыбата.
— Что же с тобой приключилось?
— После...
— Заблудился?
— Да... Потом меня схватила огневица...
— И ты как же? Один был?
— Нет, там в лесу старик христианин...
— Знаю, слышал... Он был когда-то храбрым воином... С Игорем ходил на Царьград...
Зыбате было не до рассказа приятеля.
— Что там? — махнул он рукой в сторону Детинца.
— Да ты ещё ничего не знаешь? Княгиня умерла.
— Какая?
— Княгиня Ольга; её уже похоронили на Щековице у христиан... Князь Святослав уходит на Дунай завоёвывать болгарское царство.
— А чего же там шумят? Кто?
— Новгородцы!
— Им-то
— Требуют себе князя... Прослышали, что Святослав уходит и хотят, чтобы он поставил им своего сына. Да ты куда? Пойдём. Вот будет радость-то! Княжич Владимир как о тебе беспокоился, всё спрашивал, не возвратился ли ты, а потом и ждать тебя перестал.
— Я побегу сперва к матери, потом приду.
— К матери? Иди! Она все глаза выплакала по тебе. Иди, иди! Обрадуй её.
— А Прастен?
— Отец-то твой? Он там, — указал Улеб на Детинец, — он идёт вместе с Святославом на Дунай. Не сидеть же ему здесь.
— И я пойду с князем Святославом, — встряхнул головой Зыбата, — буду воевать с болгарами.
— Ладно! Вместе, стало быть, пойдём! Спеши же к Предславе, я подожду тебя здесь, а там пойдём в Детинец. Вот друзья-то обрадуются!
Улеб уселся на придорожный камень. Зыбата кинулся со всех ног по чуть заметной тропке. Теперь ему всё чаще и чаще стали попадаться окружённые зелёной стеной из деревьев и кустарников хоромы, в которых жили наиболее зажиточные из славянских дружинников князя Святослава.
Везде, где только не появлялся юноша, вслед ему раздавался крик:
— Зыбата вернулся! Жив Зыбата! Вот радость! Где это он пропадал?
Юношу все любили за его добрый нрав и скромность, правдивость и за старание услужить всем, кому только могла быть полезна его услуга.
Ещё издали увидал Зыбата свою мать, вышедшую на шум из хором.
— Матушка, родимая! — закричал он, кидаясь к ней с распростёртыми объятиями.
— Зыбата, сыночек мой, — плача от радости, сквозь слёзы восклицала она. — Ты ли это? Жив, ненаглядный мой.
Сын и мать плакали, но скоро Зыбата вырвался из объятий матери и, отойдя немного в сторону, принял серьёзный и важный вид.
— Потом, родимая, вернусь, всё расскажу.
— Вернёшься? Куда же ты?
— А туда, в Детинец, к дружине.
На лице матери отразилась невыразимая печаль.
— Ох, горе мне, горюшко, — воскликнула она, — опять уйдёшь ты... Подожди малость, расскажи мне.
— Нельзя, нельзя! Наговоримся, успеем...
— И туда поспеешь, остался бы!
— Не могу, матушка, Улеб меня ждёт.
Но прежде чем уйти, Зыбата кинулся ещё раз в объятия матери и, едва вырвавшись из них, опрометью кинулся на дорогу, где ждал его Улеб.
IV
Когда Зыбата вместе с Улебом прибежали на площадь киевского Детинца, там стоял невообразимый крик. Говорили все разом. Никто не слушал другого, не обращая внимания на то, слушал ли его кто-нибудь или нет.
— Да как же это так, — орал длиннобородый детина, — нешто мы не такие же, как и все? Отчего нам князя не дают?