Варяги и Русь
Шрифт:
— Немного...
— Горда эта княгиня, и нет в земле славянской никого ей равного, чтобы мог говорить он с нею, как с равною. Между тем почва подготовлена уже для благодатного посева. Стоит только всколыхнуть её, и она даст обильный плод в вертограде Христовом.
Ирина молчала смущённая и растерянная: она не знала, что отвечать.
— Что же ты молчишь? — возвысил голос патриарх. — Я жду твоего ответа. Или не люба тебе моя речь? Или не хочешь ты потрудиться для Господа? Вспомни, что душу спасаешь ты от когтей диавола, в которых находится она... Мало одной молитвы, нужен и подвиг, сказано: вера без дел мертва...
Ирина едва держалась на ногах, так велико было овладевшее ею волнение.
— Принимаешь ли подвиг? — опять раздался вопрос. — Совершишь ли его, пойдёшь ли в Киев?
— Принимаю, пойду! — раздался наконец покорный ответ Ирины.
Лишь только получено было согласие Ирины отправиться в Киев, сейчас же началась подготовка миссии на берега Днепра. Нужно было прежде всего избрать заместителя умершему настоятелю киевской христианской общины. Он должен был быть не только вероучителем, но и дипломатом. Выбрать достойного взялся сам патриарх. Он приказал объявить по всем монастырям и церквам, чтобы те из священников или учёных иноков, которые желают отправиться в варварские страны на севере, являлись к нему для беседы, и в патриаршие покои на зов патриарха сошлось множество духовных лиц, готовых к подвигу среди язычников.
Феофилакт с каждым беседовал подолгу.
Наконец нашёлся иерей, подходящий, по мнению патриарха, для свершения великого дела.
Его звали Григорий; он по происхождению был славянин, но юность и зрелые свои годы провёл в Византии. Патриарх долго испытывал его и убедился, что он вполне отвечает всем его требованиям.
Вскоре назначен был день отплытия.
Сам патриарх, императрица Елена, наследник престола Роман вместе с пышной свитой явились проводить отправляющихся в дальний путь.
— Возлюбленные мои, — говорил отъезжающим Феофилакт, — уходите вы в страны варварские, и Единый Господь вам защита во всех тех опасностях, которые ожидают вас там. Не может быть у вас надежды на людскую помощь, надейтесь только на Господа, надейтесь и помните, что, как бы вы мало ни сделали, ваше дело будет зерном, брошенным в почву. Зерно же не возродится, если не умрёт, — помните эти великие слова и идите смело. Господь будет с вами, ибо вы свершаете Его святое дело. Чувствую я, что не дождусь вашего возвращения, ибо бремя прожитых лет низводит меня к гробу моему, но до последнего вздоха буду вас помнить и молиться за вас. Идите же, возлюбленные, да хранит вас сила небесная от бурь морских, от злобы человеческой, Бог Всемогущий не оставит вас, своих трудников...
IV
В Киеве не ждали византийского посольства.
Часто в Киев приходили ладьи с разными «гостями», и киевляне так привыкли к их появлению, что не обращали внимания, если на Днепре появлялась незнакомая ладья, струг или караван из ладей и стругов. Всем было известно, что пришедшие ладьи остановятся в определённом месте, пошлют к князю или княгине Ольге извещение о своём прибытии и лишь после этого откроют торг, если на то последует княжеское соизволение.
На этот раз киевляне узнали,
— К христианам жрец их Бога прибыл! — пошёл толк по Киеву.
Христианская община в Киеве разрасталась.
Ольга, которая в виду частых отлучек Святослава, оставалась правительницей, было известно, что христианство распространяется в Киеве, но она не была против этого.
Шло время, уходила не только молодость, но и зрелые годы, а мудрая княгиня всё не чувствовала себя счастливою... Душевное равновесие её никак не могло восстановиться...
Весь её внутренний мир, прежний, языческий, был ниспровергнут, разбит вдребезги, и на его месте ещё не возник новый, который заменил бы собой прежний...
Ольга чувствовала лживость верования в Перуна, Волоса, Дажбога, и в то же время ей всё ещё жаль было расстаться с ними. Ведь это значило забыть прошлое, а в прошлом у княгини были отрадные, дорогие мгновения. Прошлого было жаль, а между тем в нарождавшемся настоящем тоже были отрадные, светлые мгновения. Как легко себя чувствовала тоскующая княгиня, когда ей читали святую книгу. Новые, дотоль неведомые миры открывались перед нею. Ольга чувствовала, что до этого она была слепою и только теперь начинала прозревать. Но врождённое недоверие, ещё более развившееся при близком знакомстве с жизнью, толкало её на путь сомнений...
Ольга вызывала для бесед варяжских скальдов, и они пели ей саги об Ассах-небожителях, об Одине, повелителе богов Асгарда, о Торе гремящем, о любвеобильной Фрейе, о жизнерадостном Бальдере...
Однажды ей сообщили, что в Киев прибыли, направляясь в Ильменские земли, люди, которые уверяли, что их Бог Единый, Всемогущий и что христиане называют своего пророка сыном их Бога.
Это заинтересовало Ольгу, и она приказала привести к себе пришельцев.
Они оказались евреями, пробиравшимися с северных берегов Африки на далёкий готский берег, чтобы устроить там свои торговые склады.
Долго длилась беседа, много для себя нового услыхала Ольга, но когда её собеседники ушли, она подумала: «Где же истина?»
Чем дальше шло время, тем всё более и более мучил тоскующую княгиню этот вопрос:
— Где же истина?
И вот опять заезжие гости пришли в Киев.
На этот раз это были купцы с готского берега, направлявшиеся в Византию с грузами янтаря и мехов.
По обычаю они явились к княгине. Ольга поспешила завести беседу на волнующую её тему, но её собеседники были простые люди; они не в состоянии были дать ей какой бы то ни было ответ, но зато старейший из них подал киевской княгине совет.
— В земле аллеманов царствует король, которого называют великим, — сказал гость, — зовут его Оттон, он сын мудрого короля Генриха. Он равен тебе, княгиня, и по мудрости, и по подвигам; пошли к нему, пусть он научит тебя, чему ты желаешь.
Ольга последовала этому совету и отправила в Германию посольство, требуя, чтобы король Оттон прислал ей мужей, которые могли бы ей ответить на вопрос:
— Где же истина?
Долго пришлось ждать киевской княгине ответа. Неблизкий путь нужно было совершить её посланцам.