Варяги и Русь
Шрифт:
Только закончил король долгую борьбу за королевский престол со своим старшим братом Танкмаром, как восстал против него его младший брат Генрих, пришлось бороться с ним, потом с сыновьями своими Рудольфом и Конрадом; а когда и они были побеждены, Оттона умолила прийти на помощь королева Адельгейда, и ему пришлось совершить труднейший поход через Альпийские горы.
Но недаром король Оттон, прозванный ещё при жизни Великим, был известен как ревностный распространитель христианства. Просьба Ольги не оставлена была им, однако Оттон не торопился послать вероучителей.
Ольга же была полна нетерпением и гневалась, напрасно ожидая прибытия желанных послов.
Только слушание евангельских повествований, которые читал ей один из старцев христиан, успокаивало её гнев и нетерпение.
Однажды ей пришли сказать, что в княжьи палаты явилась женщина, которая называет себя княгиней киевской и требует, чтобы её немедленно допустили к Ольге.
Ольга сначала подумала, что ослышалась.
— Как, как она называет себя? — переспросила она.
— Называет она себя княгиней киевской...
— Старая она? Молодая?
— Старуха.
Ольга замолчала, соображая, как ей поступить.
— Что делать прикажешь? — робко спросил отрок, — гнать?
— Нет, нет! Зови...
В Ольге заговорило женское любопытство...
Она была уверена, что ни одна женщина в Киеве не осмелилась бы называть себя так...
Когда ввели неожиданную гостью, Ольга увидала пред собою седую старушку с необыкновенно добрым лицом и, к великому изумлению Ольги, таким же светлым, ясным, как и у почившего старца Василия, взглядом. Одета была старушка в чёрные грубые одежды, а на голове высокая круглая шапочка; в руках незнакомки были чётки с крестом.
— Кто ты? — спросила Ольга.
— Тебе уже это, наверное, сказали, Ольга! — кротко ответила гостья.
Ольга, в которой вспыхнул гнев, засмеялась.
— Сказали, — произнесла она, — и знаешь, что я подумала?
— Что?
— А то, что до сих пор я была одна княгиня в Киеве.
— Ты ошибаешься, Ольга. Были княгини и раньше тебя.
— Неправда!
Гнев в Ольге закипал всё сильнее и сильнее.
— Неправда, — уже закричала она, — ты лжёшь! Уж не ты ли княгиня киевская?
— Да, я...
Это было произнесено спокойным, ровным голосом.
Ольга невольно смутилась.
— Но скажи тогда, — почти шёпотом спросила она, — кто же ты?
— Я вдова киевского князя Аскольда, погибшего мученическою смертью... Его убил Олег... Ты, может быть, слышала от него про меня... Меня зовут Ирина...
— Я слышала это имя.
— Вот видишь, — кротко улыбнулась гостья, — я права... Я так же, как и ты, княгиня киевская.
— Но что ты хочешь? Зачем ты явилась сюда?
— Не бойся, Ольга, я пришла к тебе не для того, чтобы оспаривать твои права...
— Зачем же тогда? Что тебе нужно?
— Что? Я это скажу тебе. На склоне дней моих пришла я, чувствуя приближение смерти своей, помолиться на кургане моего несчастного супруга, поплакать в последний раз над ним, а пришла я сюда ради этого из Византии, из города Константина...
— И только за этим?
— Только...
— Ты,
Ирина опять кротко и грустно улыбнулась.
— Отомстила я за смерть супруга моего, — тихо произнесла она. — Страшно отомстила я за него.
— Как? Когда? — удивлённо воскликнула Ольга.
— Много десятков лет в тишине кельи своей молилась я за его убийц... Молилась и теперь ещё молюсь... Прошу Создателя неба и земли прощения для них в этой крови, невинно и мученически пролившейся...
— Ты молишься, — глухо зашептала Ольга, — за Олега, убившего твоего мужа Аскольда?
— Да, за него и за других... Каждый день, каждый час...
— А сама, — спросила Ольга, — сама ты простила им?
— От всей души, от всего сердца моего...
— Ты христианка, стало быть?
— Со дня рождения...
— Удивляюсь вам, христианам, — тихо, задумчиво заговорила Ольга, — удивляюсь с той поры, как узнала первого из вас, а это было давно, очень давно... тому удивляюсь, как это вы можете?
— Что?
— Прощать врагам своим, любить их, не мстить им, молиться за них... Разве это возможно?
— Возможно, Ольга...
— Мне порой кажется, что прикидываетесь вы, что волки вы, одетые в овечью шкуру, что трусы вы и прикрываете вашу трусость хорошими речами...
— Ошибаешься, Ольга, — покачала головой Ирина, — или не видела ты, что христиане и делают так, как говорят...
— Видела! — согласилась княгиня. — Но всё поверить не могу, как это прощать врагам можно...
— Я живой пример этого...
— То ты!
— И всё так... Почему ты только меня отделяешь?
— Ты христианка с рождения, а я говорю про тех, кто принял крещение в зрелых летах. Ты вот говоришь, что Олег убил у тебя мужа...
— Ты сама знаешь это...
— Да! И ты простила?
— Простила...
— Ну, вот! А знаешь ли ты, что я сделала, когда Мал, древлянский князь, убил моего Игоря? Знаешь ли ты? Не знаешь? Так я тебе скажу... Слушай... Мал любил меня, очень любил... Больше, пожалуй, чем Игорь, муж мой, любил он меня. И... хочешь я тебе скажу то, что никто не подозревал?! Хочешь? Любовь Мала тронула меня... Моё сердце сказало мне, что Мал искренен... Ничего он для меня не жалел, ничего — даже себя... Он в жёны меня звал к себе... Я у него любимейшей из любимых была бы... Удалой был Мал воин, тронул он моё сердце женское... А я с ним вот что сделала... Он сватов ко мне прислал — я их живыми в землю закопать приказала. Он, не зная о первых, вторых послал, я их заживо сожгла. А его самого я всё отстраняла, не звала к себе, потому что горшую участь ему готовила... Я его всё манила да на себя поваживала, а настоящим словом ни разу не обмолвилась — что говорю, понимай, дескать, как сам знаешь... Умаливала зовя его так, убаюкивала, а потом пошла будто бы по убитому им Игорю тризну править да всю древлянскую дружину и перебила... Крови-то, крови-то сколько было! Земля долго на том месте не просыхала... Вот как я за Игоря мстила!