Варяги
Шрифт:
— Помоги, — в который раз предлагал Рюрик. — Моей силы мало. Ну что тебе стоит?
— Ты ж не юноша, сам понимаешь... — разводил руками Боремир. А в глазах прыгали хмельные искорки — с каким бы удовольствием пошёл он рядом с Рюриком на данов. Но...
Последний поход едва не закончился неудачей. Словно кто подсказал Ториру, что Рюрик рискнёт войти в Раннерс-фиорд и подняться на день пути по реке Ланге. Мало кто из «морских старателей» осмеливался забираться в глубь страны. Но добыча... И главное — надежда столкнуться лицом к лицу с Ториром. Клятва должна быть исполнена.
Рюрик привык к опасностям и риску. Каждый набег — игра с судьбой. Что ж, он сам выбрал свой путь. Обижаться не на кого. Пока ему везёт во всём, кроме одного. И для этого одного — встречи с Ториром, — если понадобится, он пойдёт даже в верховье реки.
Но смутное, неясное беспокойство всё больше овладевало Рюриком. Вёсла пенили медлительные воды реки, дружинники ритмично наклонялись вперёд и с усилием откидывались назад, каждый взмах посылал «Гонителя бурь» на длину весла. Ещё до наступления дня появится богатый город и начнётся кровавая охота. После неё можно будет говорить с корабельными мастерами...
Но почему тревога гонит его от одного борта к другому? Что насторожило его? Рюрик идёт на корму, внимательно всматривается в лица воинов. Они спокойны. Так же спокоен рядом с кормчим и брат Синеус.
— Ты не заметил чего-нибудь необычного?
Прежде чем ответить, Синеус внимательно всматривается в предрассветную мглу.
— Всё спокойно, Рюрик. Даны спят, нас не ждут.
Вот откуда предчувствие беды. На реке они не встретили ни одного челна.
— Поворот! — резко командует Рюрик.
Удивлённые глаза кормщика. Открыл от неожиданности рот Синеус. Замерли на мгновенье с поднятыми вёслами гребцы. Но тут же по знаку кормщика вёсла левого борта двинулись назад, гребцы правого, дугами изогнув спины, сделали мощный рывок вперёд. «Гонитель бурь» развернулся на месте.
...Они всё же успели. Прорвались через незаконченные заграждения данов.
Не будет у «Гонителя бурь» напарника. Пока. И не состоялась встреча с Ториром. Пока. Но дружина уверовала в предвидение своего предводителя. Навсегда.
— Ты ж не юноша, сам понимаешь... — выговаривал Боремир. — Надо было сразу в реку идти, а ты у побережья сколько дней проболтался, насторожил данов... Готовь новый поход.
В зимнюю бурную непогоду к Рюгену прибило ладью рыбаков. От них узнали: король Готфрид повелел быть хранителем побережья какому-то графу. Имени его рыбаки не знали. Да и что толку в имени, если никто из них не мог сообщить, где Торир. Проклятый ярл исчез.
Дальнейшее пребывание на острове становилось для Рюрика бессмысленным. Кто он? Воевода дружины на службе ранов? Нет и ещё раз нет. Воевода, зависимый от них? Нет и опять же нет. Сам по себе, и с ним сотня дружинников. Такое не могло длиться долго. Но он ещё поживёт у ранов. И будет искать след Торира.
Рука мужчины гладила в забытьи обнажённую грудь женщины. Благодарно. Нежно и сильно. И женщина, только что испытавшая восторг любви, вновь готова была отдать своё истомившееся тело этим сильным и нежным рукам. Но чуяла сердцем — только что неистовый и ненасытный, он уже отдалялся от неё, уходил мыслями в свой, пугающий её неизвестностью, мир. И чтобы удержать его в этой чудесной близости двоих, она уткнулась лицом в его широкое плечо, и он услышал её приглушённый счастливый шёпот:
— Гостомыслушко, лада мой, я опять не праздна...
Мужчина обнял женщину, осторожно прижал к груди.
— Жданка моя...
Конечно, он рад. Даже теперь, когда они проводят ночь в наскоро слаженном шалаше, уйдя из охотничьей избушки, заполненной освобождёнными дружинниками и забравшимися на полати детьми. И неизвестно, когда они возвернутся в свою избу, и возвратятся ли вообще, и увидит ли она вдругорядь Новеград. Впереди всё неведомо. Даже то, где ей придётся рожать ребёнка.
— Сына тебе ещё одного рожу, лада, — гладила она его бороду, и ни Новеграда, ни варягов, никого промеж них не было. Засмеялась, счастливая: — Нет, не хочу больше сыновей. Дочерь себе рожу. Милославой нареку и тебе не отдам. Хватит с тебя четырёх воинов...
— Воинов, — эхом откликнулся Гостомысл. — Мало их у меня, Жданка, а надобно много. Жаль, нашим ещё расти и расти.
— Вырастут такими же непоседами, как ты, я их и видеть-то не буду...
— Ты рожай, бабье дело рожать, — невпопад ответил муж, и Жданка поняла, что Гостомысл опять ушёл в свой мир, теперь уже окончательно. — Слушай, что я удумал, — поднял он голову. — Оставаться тебе здесь с ребятнёй нельзя — и голодно, и зима, гляди, не задержится. Мне возле вас не сидеть, я отныне по соседям бродить учну, поднимать их на варягов. Сколь продлится дело — неведомо, да и жив ли останусь — тож...
— Типун тебе... — заикнулась было Жданка, но он прервал её.
— Помолчи, лада, дослушай. Не один я ту думу думал. Нам с варягами соседями добрыми не быть. Мню, и новеградцы скоро спохватятся, дани-то давать на прокорм такой оравы... Конунг Торир грозится и с соседей наших дани брать. Ну-ну, поглядим, как соседи воспримут. Мало радости, чай, будет. А ежели их разогреть-распалить, так и до горячего дойдут. Сами дойдут, варягов припекут. Да надо так припечь, чтобы не позднее осени за море убрались...
— До осени мы с ребятами и здесь проживём, — настроилась на деловой лад и Жданка. — Знаешь, как Прибыслав птицу стрелой бьёт? Рыба, ягоды, грибы на подходе...
— Нет, лада. Я так мозгую, а Торир инако: не набегом пришли, а навсегда. Так что, думаю, сковырнуть его не просто будет. Как бы он улещать наших словен не стал, а то сдуру-то и соседей примучивать вместе с ним отправятся. — Помолчал и добавил задумчиво: — Не должно бы того случиться, новеградцы злы на варягов за грабёж... Как бы ни повернулось, тебе уходить с Чёрного озера надо. Недалече тут, вдруг случаем налезут. Пойдёшь к кривским, в Плесков...