Варяги
Шрифт:
Он, как в детстве, беспомощно оглянулся и увидел Синеуса и Трувора — их кони понуро стояли позади него. Братья слышали слова новоявленного князя. Рюрик понял это по недоумению, застывшему в их глазах. Они, как и он, не могли поверить в смерть отца.
— Воевода Рюрик, повели воинам собраться на градской площади, — всё тем же ровным голосом распорядился Дражко. — Я буду говорить с ними.
Гнев, беспричинный и мгновенный, как удар молнии, охватил Рюрика.
— Успеешь, князь, — скрепя сердце проговорил он. — Посмотри, воины не держатся в сёдлах. Можешь завтра собрать дружину.
— Ты отказываешь мне в послушании? — с угрозой спросил Дражко, но Рюрик уже не слышал его. Конь, едва передвигая ноги, нёс его к родному жилищу. Братья плелись следом.
Он, Рюрик, опоздал дважды: спасти отца и принять из его рук княжескую власть.
Её перехватил Дражко. Авторитетом ли, хитростью или воспользовавшись установлениями племенного обычая — кто бы стал доискиваться. Власть притягательна для многих, и потому действия добивающихся её всегда оправданы в глазах тех, кто идёт по этому пути. А оказавшийся на вершине пирамиды — всегда прав. Счастлив ли? Может быть, если счастье в борьбе. Ибо власть — всегда борьба: и до овладения ею, и особенно после. Иначе не бывает — обладает один, стремятся обладать многие.
Дражко был счастлив недолго. Ненасытный сосед Готфрид нависал над бодричами коршуном. Первейшее дело князя — отстаивать свою землю. Обстоятельства заставили Дражко вступить в борьбу с Готфридом. Он переоценил свои силы и мудрость предвидения и под давлением всё тех же обстоятельств вынужден был уйти в изгнание к лютичам. Но и там Готфрид не оставил его в покое: через два года подосланные по приказу короля люди убили князя-изгнанника.
Его судьба не обрадовала и не опечалила Рюрика. Неприязнь, вспыхнувшая между ними в день возвращения из похода на саксов, вскоре переросла в глухую и нескрываемую вражду. Сила была на стороне Дражко, и потому Рюрик с малым числом воинов ушёл к ранам. К тому же с острова Рюген было легче добраться до нового охранителя побережья данов — ярла Торира.
Рюрик поклялся перед изваянием четырёхглавого Святовита отомстить за смерть отца.
ПРИИЛЬМЕНЬЕ: НАЧАЛО IX ВЕКА
Град старейшины Славена зарос ольшаником да березняком, уже и молодые ели кое-где прикрывали шатром чахлую листву тоненьких осинок. Пустым стало место, где когда-то кипела жизнь. Давно это было, ещё до старейшины-княза Буривоя, что в восьмом колене родичем Славену доводится. Старики сказывают, будто бы дед Буривоя именем Братислав с согласия всего рода Славена повелел ставить новый град, отступя от Ильмень-озера вниз по Мутной. И причин тому указывали несколько.
Перво-наперво, старый Славен по незнанию новых мест срубил град на мокроте, весеннее половодье нет-нет да подтапливало его. То не единственная поруха. Другая — как задует озёрный ветер-неугомон, спасу от него нет, град перед ним обнажённый, единым частоколом прикрыт, потому и дрожит, как тот осиновый лист, и гнилицей-осенью, и мореной-зимой. Опять же и для ладей всё больше искали затишного места в Мутной — кому хочется, чтобы посудину, любовно своими руками слаженную, ильменская волна о камни била. Была ещё одна причина, но о ней предпочитали не говорить, хотя каждый и держал в голове. Мутная торной дорогой стала, гости по ней с ранней весны до поздней осени снуют. Вдруг взбредёт в голову кому-нито прощупать крепость рода Славена. Мутную в таком разе и брёвнами перехватить можно, остановить чужие ладьи на подходе к граду. В озере того не сделаешь.
Новое место для града старейшина-князь Братислав с другими старейшинами многократно увеличившегося рода определил на крутом левом берегу Мутной. Взлобок привольный, в любые три стороны селись, коли не страшит лесное утесненье. А чего его бояться — руки свои, секиру держат привычно, ухватисто.
Селились всё же в привычной соседской близости. Избы с надворными строениями рассыпались по всему прибрежному взлобку волей хозяев да красотой места. Посмотреть издали — неумеха-сеятель сыпанул неверной рукой, и упали они вкривь и вкось и выросли одна на другую непохожими. Но все вместе за стеной частокола единое целое представляли — град. И имя к нему прилипло сразу же — Новый град, Новеград.
Но память Славена-прародителя сохранилась. «Мы — словене новгородчи», — охотно отвечали жители Нового града на вопрос любопытствующего заезжего гостя.
И сами, попадая нередко в чужую землю, именовали себя только так, забыв, что когда-то род их прозывался антами [12] . И пришли они к Ильменю не по доброй воле. Злые степняки-кочевники обры вынудили податься на север. И повёл их в тот многотрудный поход старейшина Славен. Имя само за себя говорит. Может, Славена того поперву и не так звали, кто ведает. Да вот в памяти он Славеном остался. Имя себе делами сотворил.
12
Анты — объединения славянских племён; жили по преимуществу между Днестром и Днепром. Основное занятие — земледелие. Общественный строй — военная демократия. Воевали с Византией, аварами.
Старина долго держится в памяти, но приходит время, и она за ненадобностью отмирает. На смену отжившему торопится новое, спешит прокладывать-торить собственные пути. Что обычай, что человек, разница лишь во времени. Новые обычаи вызревают неизмеримо медленнее. Но и опять же это от людей зависит. У новеградцев, наверное, ещё с лёгкой руки Славена, вошло в обычай не сидеть на месте, довольствуясь тем, что могли дать Ильмень, Мутная, немереные леса да выдранные из-под них клочки пашни, по которым каждую весну заботливо шагал за сохой ратай.
Кажись, всё есть у новеградцев — и хлеб, и к хлебу. Но нет, не сидится им на одном месте. Чуть потянуло весной, и молодшие запоглядывали на старших: отпустят ли на Онего-озеро али на Янтарное море сбегать, проведать ближних и дальних соседей? Не только забавы ради — от забав тех и прибыток немалый. Старшие то понимают, нередко, пользуясь своей властью, оставляют молодших дома хозяйство вести, а в поход ладятся сами, полагая, что в таком деле опыт да смекалка житейская поважнее удали да задора безбородых.
Князь-старейшина не препятствует путешествиям. Граду от них прямая выгода. Давно перестал быть диковинкой солнечный камень [13] Янтарного моря, много других поделок из чужих земель проходит через руки новеградцев, отправляясь дальше к веси, чудинам, кривичам, дальней мери [14] , до которой плыть и шагать — ого-го, ноги стопчешь. Однако же новеградцы и плывут, и идут, не страшась. Потому как знают — обратный путь лёгким будет. Не лёгкостью поклажи, а леготой сердца: и в пять, и в десять раз обменное ценнее обмениваемого. Старейшины градские пересмотрят товар, установленную меру отложат на устроение града и его оберег — то справедливо; с остальным хоть на торговую площадь иди, хошь в клеть поклади до прибытия заморских гостей. То твоё дело, в своём зажитье ты волен. В Новом граде такой обычай установился, не то что, скажем, у вепсинов [15] — там до сего дня всё, что ты своей головой да руками промыслил, могут в род забрать. Потому и бедны они, сидят на месте, мало кто в Новеград с товаром добредёт, да и то по приговору рода. Без нашей секиры да ножа доброго попробуй-ка в глухомани обойтись.
13
Солнечный камень — янтарь.
14
Весь — прибалтийско-финское племя в Приладожье и Белозерье, занималось сельским хозяйством, промыслами. С IX в. в составе Киевской Руси. Потомки веси — вепсы.
Чудины — чудь, древнерусское название эстов и других финских племён к востоку от Онежского озера, по рекам Онега и Северная Двина.
Кривичи — союз восточнославянских племён в VI—X вв. в верховьях Западной Двины, Днепра, Волги. Занимались земледелием, скотоводством, ремеслом. Главные города — Смоленск, Полоцк, Изборск. С IX в. — в Киевской Руси, вошли в состав древнерусской народности.
Мерь — меря, финно-угорское племя в I в. н.э. в Волго-Окском междуречье. Занималось сельским хозяйством, охотой, ремёслами. Слилось с восточными славянами на рубеже I—II вв.
15
Вепсины — вепсы, потомки древнего финского племени весь, расселены в современной Карелии, в Ленинградской и Вологодской областях.