Варяги
Шрифт:
— Ты забыл, конунг Гуннар, что говоришь на тинге, — насмешливо крикнул Торир. — Разве тинг не выражает волю всех людей долин?
— Вот ещё одно проявление старых, отживших своё порядков, — круто повернулся Гуннар в сторону Торира. — Взбесившийся ярл, убивший ни в чём не повинного человека, столько времени живёт не наказанным и ещё смеет поднимать голос на тинге. Плохо мы живём, люди долин, и будем жить ещё хуже, если не откажемся от таких порядков...
— Они завещаны нам предками, — раздался одинокий гневный голос, и толпа одобрительно зашумела.
Торир рвался из цепких рук братьев и Торгрима. Ослеплённый яростью от оскорбления, он готов был обнажить меч против Гуннара. На их молчаливую возню смотрели с осуждением. Торир мешал слушать Гуннара. Время сведения счетов ещё не пришло.
Схваченный тремя парами рук, Торир наконец успокоился. Только глаза, расширенные, побелевшие, да желваки, перекатывающиеся под кожей скул, выдавали охватившую его ярость.
Люди долин ждали продолжения речи Гуннара. Начало её не понравилось многим — конунг посмел хулить законы и заветы предков. Конечно, кое-что можно и нужно изменить. Почему, скажем, воины должны обязательно жить в большом доме? Об иных заветах помнят лишь старики. Молодым чаще всего нет дела до того, как жили их предки. Они живут своим умом. Всё это так. Но восставать открыто против вековых обычаев? Нет, конунг Гуннар посягает на святыни и поддержки не получит.
— Горько и тяжело слышать, — после продолжительного молчания вновь заговорил Гуннар, — как вы, лучшие люди долин, одобряете отжившие установления. Вы не хотите понять, что такое одобрение на руку лишь подобным ярлу Ториру. Это они, вольно или невольно, хотят погибели нашему народу. Да. я не боюсь сказать об этом прямо и открыто здесь, перед вами и перед лицом Одина. Разрозненные роды враждуют между собой, они никогда не смогут навести порядок на своей земле и никогда не смогут защитить её от врагов. Не надо шуметь люди долин! Вам не нравятся мои слова, они кажутся вам необоснованным упрёком. Нет и ещё раз нет! Не упрекать вас поднялся я на скалу законов, а сказать правду Правда же редко бывает приятной. Но лучше знать горькую правду, чем приятную ложь. Я готов много раз повторять: если мы не объединимся, то погибнем.
Я не пугаю. Вас невозможно напугать. Вы свободные и сильные люди. В своих горах и фиордах нам не страшен никакой враг. Наша земля бедна, а море сурово. Но они кормили наших предков и кормят нас. Роды иногда враждуют между собой, но это семейные ссоры родственников. А если в наши дома приходит беда, мы забываем обиды. Так зачем нам какие-то изменения, зачем объединяться? Так думаете вы, так думали наши отцы и деды.
Люди долин! Что было хорошо вчера, сегодня уже перестало быть хорошим. Нам нужна не только сила, но и разум. Мудрейшие из вас. по рассказам отцов и дедов, знают, как жили наши предки. Каждый род обитал в своей долине и довольствовался малым. Никто не покушался на добро соседей, потому что род был в каждом человеке и каждый человек — в роде Проступок одного вызывал междоусобицу многих. Границы родов почитались священными. Разве ныне они остались такими же?
Знает ли сегодня старейшина или ярл. чем и как живёт каждый бонд? При всём желании он не может этого знать. Вы скажете: ну и что из того? Роды разрослись, каждый человек вправе жить так, как он хочет, и там, где пожелает. Оттого, что бонд живёт в хижине, а не в большом доме, он не перестаёт быть членом рода. Он так же послушен воле рода, как были послушны его предки. Значит, ничего не изменилось в жизни людей долин, значит, и дальше она останется неизменной.
И вот тут, старейшины и ярлы, вы ошибаетесь. Жизнь изменилась. Вечность установлений рода кажущаяся. Посмотрите вокруг внимательнее. Там, где род раньше мог легко кормиться охотой и рыболовством, сегодня не хватает места бондам с их десятком овец. Они переходят границы и в поисках лучших мест селятся на новых землях. Разве вы, старейшины и ярлы, можете воспрепятствовать им? Да если бы и захотели, не сумели бы. Пригодной земли становится всё меньше, скажу больше — её вообще не осталось. Не потому ли люди покидают долины и уплывают в страну Горячих Источников? Людей в долинах становится много, и они не довольствуются малым. Им тесно на родной земле — она не может дать им всего необходимого...
Гуннар говорил спокойно, с чуть заметной печалью в голосе.
Слушали внимательно. Ни один протестующий голос не раздался у скалы законов. Много, слишком много горькой правды было в словах конунга. Да, в долинах стало тесно. Да, земля родит скудно. Да, бонды с каждым годом всё чаще нарушают обычай — жизнь заставляет. Да, смельчаки покидают долины — говорят, страна Горячих Источников просторна и обильна. Не попытать ли счастья? Но как к этому отнесётся род?
Конунг перечислял беды и напасти. Собранные воедино, они ложились на души тяжёлым камнем. За многие годы к горестям привыкли и не слишком задумывались, во вред или на пользу происходят изменения. Гуннар утверждает — на пользу. Но если обычаи предков устарели и плохи, надо сказать о лучшем. К старому привыкли, с ним рождались и умирали. Так ли хорошо будет то новое, о чём не однажды заговаривал конунг?
Мысли, пока ещё не оформившиеся в ясные слова и твёрдые решения, посещали многих. Речь Гуннара как зерно, упавшее на невспаханную почву: будет погода благоприятной — прорастёт, случится засуха — не жди урожая.
Намеренная пауза в речи конунга затянулась. По молчанию слушателей он понял: его слова глубоко проникли в сознание людей. Прервав заранее обдуманную речь, он надеялся, что если не многие, то хотя бы кто-то один спросит: а что же предлагает конунг нового? Сейчас, всматриваясь с высоты скалы в хмурые лица, он жалел, что не поручил кому-либо из своих людей, хотя бы тому же Кари, задать такой вопрос. Тогда была бы соблюдена видимость заинтересованности людей в его предложениях, и он не навязывал бы свою волю, а на правах старейшины советовал бы родам объединиться.
Это была даже не ошибка, а совсем маленький просчёт конунга. Как и слишком затянувшаяся пауза в речи. Ею воспользовался Торгрим. Переглянувшись с Ториром, он начал проталкиваться сквозь толпу.
— Люди долин! — громко крикнул он. — Конунг Гуннар намеренно смешал в одну кучу все наши беды: подлинные и мнимые. Сейчас он начнёт доказывать нам, что только под властью одного человека, именно его властью, мы можем жить спокойно и счастливо.
Торгрим пробрался к скале, остановился перед старейшинами вполоборота, чтобы можно было обращаться и к ним и к народу.
— Если о счастье всех говорит один, а все остальные молчат, то не кажется ли вам, что этот один заботится больше о своём счастье, чем об общем? Конунг скажет нам, что, объединившись, наши роды станут одной семьёй...
— То, что я хочу сказать, ярл Торгрим, я скажу сам, — прервал его Гуннар.
— Э... конунг, больше того, что ты недавно поведал мне наедине и наверняка сказал ещё многим ярлам и старейшинам, не скажешь. Так что не старайся понапрасну. У меня это получится короче. Лишние люди из родов уйдут в твою дружину. Конунг своей властью будет указывать — кому, где и чем заниматься. Сильная дружина будет совершать победоносные набеги на соседей и всегда сможет отразить вторжение врага на свою землю. Скажи, разве не это ты хотел сказать нам?
— Да, это, — ответил Гуннар. Вопрос всё же был задан, хотя и не в такой форме, в какой он хотел. — В объединении наша сила. Бонды и домочадцы без страха займутся своим делом. Походы обогатят страну. Каждый житель долин будет иметь рабов. Расцветут ремесла и торговля...
— Красивые слова говоришь, конунг Гуннар, но не считай нас глупцами! — крикнул Торир. — Рабы и богатство будут у тебя. Люди же долин заплатят за это дорогую цену — они потеряют свободу и станут твоими рабами. Роды наши были и будут свободными...