Варяжская сталь: Герой. Язычник. Княжья Русь
Шрифт:
Но князю о том знать не надобно. Обидится.
Глава четвертая
Мечты сбываются. Но – ненадолго
Друзей звали Третей и Неулад. Оба были смоленскими полянами из первой сотни воеводы Путяты. Оба недавно стали опоясанными гриднями. Путята их и опоясал, потому что знал обоих еще детскими [60] и в преданности не сомневался. Опоясанный гридень – это великое достоинство. И немалая слава. Вот только ничего истинно достойного Третей с Неуладом свершить еще не успели. И деяний славных за ними пока не числилось. Ни побед, ни богатой добычи. А потому бедны были Третей с Неуладом, как какие-нибудь ничтожные полянские смерды. Оно, конечно, смерды не кормились с княжьего стола и не ездили на конях из княжьей конюшни, но в гаманцах [61] у гридней было пусто, как в селище после степного набега. А денег – хотелось. Потому как, что за
60
Напомню читателю «иерархию» княжьей дружины: наверху – князь, под ним – воеводы. Эти могут действовать автономно, водить войска, занимать должности «княжьего» уровня и боярские, словом – генералы при главнокомандующем. Следующий уровень – старшая гридь, особо заслуженные дружинники, так сказать – старшие офицеры. Из их состава набираются тысяцкие. Они не обязательно командуют тысячей дружинников. Эта должность скорее относится к командующим ополчением (тысячей). Тысяцкие могут занимать «гражданские» должности. Классический пример – новгородский тысяцкий. Его «ставило» вече (то есть – «концевые» лидеры), и он был практически независим и от князя, и от княжьего наместника. // К старшей гриди автоматически относились все сотники и часть десятников. Далее – «простые» опоясанные гридни. Полностью обученные воины, способные к автономной деятельности, к командованию небольшъими подразделениями. Могло звучать, как «гридин». Происхождение скорее всего скандинавское. Славянский вариант кмет или кметь. Хотя многие и здесь усматривают сходство с римским комитом. Но это не более чем гипотеза. Ниже гридней-кметов – отроки. Это не возрастная категория, хотя отроки в дружине обычно – молодежь. Это – полноценные, побывавшие в переделках воины, прошедшие курс обучения, но еще не удостоившиеся звания гридня. Так сказать, «рядовые обученные». И наконец «детские». Это, как правило, мальчики от 5 до 12 лет, живущие при дружине и проходящие воинское обучение. В «детские» попадают дети (законные и незаконные) самих дружинников (в том числе – погибших), дети бояр и прочей аристократии, разумеется, княжичи всех уровней и просто пацаны, чем-то приглянувшиеся кому-то из гриди. То есть, если мальчик попадал в «детские», его ждала военная карьера и очень неплохая по тем временем жизненная перспектива. Фактически княжьи дружинники были одними из немногих по-настоящему свободных людей той эпохи. Князь обеспечивал их всем необходимым и отдавал часть воиской добычи. Если дружинник был князем недоволен (причины этого недовольства были, как правило, финансовые), то князя можно было поменять. Хорошо обученный воин всегда находил себе работу по специальности. Хотя подобные переходы не поощрялись. Княжья дружина по сути была тем же родом, во главе которого стоял сам князь (батька), дружинники были его «сыновьями». Вот такая иерархия. Само собой, у князей помельче и дружины были помельче. Хотя даже десяток дружинников был серьезным воинским подразделением, стоившим сотни ополченцев.
61
Гаманец – мешочек для денег, типа кошелька.
Хотя и дело непростое. Надобно было умыкнуть из княжьего терема жёнку с дитём. Да не простую жёнку, а саму Наталию, бывшую княгиню, вдову убитого Ярополка.
Ныне, конечно, княгиня с дитём – никто. Родичей у вдовы в Киеве нет. Новый князь племянника и жену брата в род свой не принял. Живут хоть и в тереме княжьем, но в нищете и немилости. Одно слово – изгои. Хуже, чем челядь. У всякого челядина хозяин есть. Заступник. А тут – никого. И все же Наталия с младенцем – люди. Вольные. Кто над вольным надругается: умыкнет, жизни лишит или еще как-нибудь, – немалую виру заплатит. Не роду, так князю. Если о том узнают. Да узнают ли? Кому нужны вдова с младенцем, если та, хоть и бывшая княгиня, сама себе в клеть воду носит?
– Виру, если что, боярин за вас заплатит, – пообещал боярский холоп.
Но Третей с Неуладом тоже не лыком шиты и не в лапти обуты. Их вокруг пальца не обведешь. Потребовали бересту, где было б правильными резами начертано: за всё боярин сам головой отвечает, а друзья-гридни – только десница и шуйца его. Что велел – то и сделали.
Сладилось. Получили бересту. Читать они, правда, не умели. Однако были уверены, что их, кметей княжьих, обмануть не посмеют.
А через день, когда был черед друзей терем караулить, вошли Третей с Неуладом тихонько в клетушку к изгойке, связали, сунули в мешок, пригрозив, если заорет, с дитём худое сделать, дитё тоже прихватили, вынесли обоих за ворота и сдали с рук на руки боярскому холопу. Тот полонянку с младенцем как есть, в мешке, кинул в крытый возок с сеном и увез. А Третей с Неуладом, враз разбогатевшие, вернулись обратно в караул и до самого утра честно оберегали княжий покой от ворогов и злоумышленников.
А утром, веселые, побежали в корчму. Праздновать. Не ведая о том, какую беду навлекли на вдову Ярополка (что их, впрочем, мало беспокоило) и на самих себя, родимых (а это – совсем другое дело!), поскольку Киев хоть и великий град, но – тесен, и тайное в нем часто становится явным.
Именитый боярин Блуд о последнем ведал очень хорошо, потому держать свой знатный полон в Киеве не собирался. И тем же утром, под добрым конвоем, перевез вдову с младенцем к себе в Загорское.
– Ты, монашка, теперь никто, и звать тебя никак. – Блуд с похотливой улыбочкой глядел на забившуюся в угол женщину.
Эх, хороша! По Блудову приказу с нее содрали все, кроме нательной рубахи. Могли бы и рубаху содрать, но так – слаще. Лакомый, лакомый кусочек! Не зря князь-покойничек из спальни не вылезал. А теперь красавица-ромейка еще более похорошела. Личико разрумянилось, груди молоком налились, глазищи огромные, влажные – так и сияют. Блуд сглотнул слюну и подавил желание кликнуть холопов, разложить ромейку, как взятую в бою полонянку, и попользовать без долгих уговоров. Но Блуд – не степняк какой-нибудь, чтоб отменное дорогое вино залпом в глотку вливать. Такое вино смаковать надобно, малыми глоточками… Не тело это сладкое ломать-терзать, а самую душу. Подчинить себе бабу своевольную, взнуздать, как норовистую кобылу… Чтобы послушна была и ласкова. Чтоб только о том и думала, как хозяина усладить-порадовать. Чтоб страх и покорность в глазах, а ручки нежные не в кулачки сжаты были, а ласкали-лелеяли. А чтоб сбылась мечта, есть у Блуда верное средство.
– О себе думаешь, – вкрадчиво произнес Блуд, нависая над женщиной, вжавшейся в уголок. – А ты вот о нем думай. – Боярин кивнул на люльку, где под маленькой иконой Богоматери спал младенец.
Наталия вскинулась вмиг, забыв о прежнем страхе:
– Ты не посмеешь! Он – княжич!
– По вашим, по ромейским законам – может, и так, – промурлыкал Блуд. – А вот по нашим он – так же, как и ты. Никто. Вот кабы принял его Владимир в род – другое дело. Но ведь не принял. Так что не княжич твой сын, а изгой безродный. Радуйся, что живой. Я б на месте Владимира его придушить велел. Зачем ему сын старшего брата? Вот в степи нынче Варяжко печенегов против Киева мутит. Хочет Владимиру за убийство Ярополка отмстить. То-то ему бы сынок твой пригодился…
– Матерь Божия Пресвятая! – взмолилась Наталия по-ромейски. – Спаси нас, грешных!
– Может, и спасет, – посулил Блуд. – Если я захочу.
И тут, вовсе уж некстати, позвал из-за дверей голос доверенного холопа:
– Господин!
– Прочь пошел! – рявкнул Блуд. – Сказано: не тревожить! Запорю!
– Не серчай, господин! – испуганно пискнул холоп. – Великий князь в Загорском! К тебе едет, господин!
Блуд выругался. Вот черти принесли…
– Помолись, – бросил Блуд пленнице. – Но помни: я теперь твой бог и твой кесарь. Вот гляди сюда, – Блуд показал на горящую под иконой свечу. – Когда догорит эта свечка, ты станешь моей рабой, покорной и ласковой. Но берегись, если я останусь тобой недоволен. – Блуд несильно ударил княгиню по щеке. – Тогда попрощайся со своим детёнышем!
Блуд круто развернулся на каблуках и вышел, притворив за собой дверь.
Наталия услышала, как лязгнул снаружи засов. Слезы сами заструились из глаз…
Она понимала, что бороться не сможет. Только на Божью помощь уповать и осталось. Но услышит ли Бог ту, что когда-то была его невестой? Пусть и не по своей воле ушла Наталия из монастыря, но там, на Небесах, простили ли Наталии ее короткое женское счастье?
На Блудовом подворье уже было тесно. Владимир приехал не один, а с ближней гридью: варягами Пежича и нурманами Сигурда. Может, был их черед сопутствовать князю, а может, Владимир сознательно взял с собой и тех и других, потому что нурманы и варяги весьма друг друга недолюбливали и оттого оберегали Владимира с отменной бдительностью.
Блуд терялся в догадках. С чего бы это великий князь приехал сам? Да еще целое войско с собой привел? И сам – в панцире золоченом да в шлеме боевом…
Не к добру это…
Обеспокоенный боярин сбежал с крыльца и поклонился князю ниже обычного – земным поклоном.
Когда распрямился, князь уже передал высокий шлем, обернутый от солнца в рысий мех, ближнему гридню и глядел на боярина сверху, насупив светлые, отчетливо выделявшиеся на загорелом лице брови.
Гневался великий князь.
Блуд кинулся вперед, собрал руки ступенькой – помочь князю сойти с коня…
Владимир помощью пренебрег. Спешился сам – соскользнул ловко, по-степнячьи. Смерил злым взглядом согнувшегося Блуда, отодвинул плечом и пошел в боярский терем – будто в собственный. У Блуда сердце упало. Никого из своих рядом. Оттерли всех. Одни люди княжьи вокруг. Что им Владимир велел – неведомо. Кончат боярина прямо тут – и не поможет никто.
Однако не тронули. И когда перепуганный боярин бросился вслед за Владимиром, мешать не стали. Правда, кто-то за спиной засмеялся обидно. Волки они все, что нурманы, что варяги. Страх нюхом чуют…