Васек Трубачев и его товарищи (илл. В.А. Красилевского)
Шрифт:
– Школы ещё нет. Вот закончим ремонт, тогда начнём записывать детей, – устало пояснял директор.
Ремонт шёл полным ходом. Директору приходилось ездить в Москву, ходить по разным учреждениям, хлопотать материал.
Возвращаясь на пустырь, он всегда спрашивал:
– Как у нас дела?
– Тёс привезли! Мазин с дедушкой Миронычем ездили! – бойко докладывал ему Васёк Трубачёв.
– А другой Мироныч как? Закончил обвязку рам?
– Вставляет уже!
Двух плотников, по странной случайности, звали одинаковым отчеством – Миронычи. Старший – дедушка Мироныч, бородатый,
– Мы, товарищ директор, работаем на совесть. Мы, по общей человечности, труда не жалеем, потому как детям нужна школа… Денег с вас мы не требуем, потому как нас выделил завод. Мы пришли от коллектива рабочих. Дело это почётное, и Родина нам зачтёт, – перебрасывая доски, рассуждал дедушка Мироныч. – Вот, конечно, ежели после работы кружечку пивца поднесёте – это мы не откажемся, это, так сказать, мы в своём праве. Как ты думаешь, Мироныч, а?
– Я к этому делу равнодушный, – искоса поглядывая на директора, отвечал младший Мироныч, – разве от жары, конечно.
Леонид Тимофеевич посылал Грозного за пивом. Грозный, неодобрительно поглядывая на старика Мироныча, качал головой, советовал:
– Вечером угощайте, после работы. А то уж очень разговорчивый дед попался!
Внешний вид дома постепенно восстанавливался. Можно было приниматься за отделку комнат нижнего этажа. Работа задерживалась из-за отсутствия печника.
– Что ты будешь делать! – горевал школьный сторож. Нет как нет! Леонид Тимофеевич весь исхлопотался! И куда они все подевались в городе?
– Дефицитный товар. Большой спрос на печника идёт, – авторитетно заявлял Мироныч-старший.
– Как хотите, а доставайте. Школа без печей не может быть, – хмуро цедил младший.
В комнате стояли аккуратными столбиками сложенные кирпичи. Ребята наносили песку, глины, но печника не было.
Каждое утро, почистив с помощью Грозного свой выходной костюм, Леонид Тимофеевич отправлялся на поиски.
Однажды, вернувшись, он весело похлопал сторожа по плечу:
– На днях печник будет!
– Откуда? – всполошился Грозный.
– Из райкома комсомола, – с лукавой усмешкой ответил Леонид Тимофеевич.
Сторож значительно поднял брови.
– Уж это без ошибки! – с уважением сказал он.
Глава 30
Как зарождается мечта…
От жаркого солнца кое-где на тротуарах образовались кривые трещины, пыль густо оседала на кустах, на заборах.
В разгар работы с улицы на зелёный пустырь вдруг доносился громкий знакомый голос диктора, передающего последнюю сводку. Работа останавливалась, взрослые и дети выбегали на улицу и, повернув головы к громкоговорителю, слушали сообщение с фронта. Те, которые не могли бросить работу, нетерпеливо спрашивали вернувшихся:
«Ну что там слышно? Как дела на фронте?»
Сегодня, заслышав сводку, Васёк выбежал на улицу вместе с Витей Матросом. Перегоняя друг друга, они помчались на голос диктора и, пристроившись позади собравшейся кучки прохожих, слушали утреннее сообщение. Витя Матрос стоял рядом с Васьком и не мигая смотрел горячими, чёрными, как угли, глазами на громкоговоритель.
Военные события владели всеми помыслами Вити – он не пропускал ни одной сводки, жадно слушал рассказы о героях и сам мечтал о подвигах.
В доме у Вити, на чердаке, под слуховым окном, долго лежал на боку старый ящик, когда-то заменявший ему корабль. Ещё не так давно Витя являлся на чердак и, воображая себя капитаном, командовал невидимыми матросами: «Команда, наверх! Убрать снасти! Надвигается шторм! Попросить ко мне Виктора Боброва!» – «Есть Виктора Боброва!» – отвечал сам себе Витя. «Виктор Бобров! Вам предстоит выяснить расположение противника. Возьмите запасную шлюпку и отправляйтесь немедленно!» – «Есть, капитан!»
Старый ящик превращался в шлюпку, он скрипел и бешено раскачивался.
Мать стучала щёткой в потолок.
«Витя, Витя! – кричала она. – Что ты там делаешь, противный мальчишка. Штукатурка сыплется с потолка».
Витя затихал, но ненадолго.
«Человек за бортом!» – вдруг отчаянно орал он, прыгая с размаху из «шлюпки» на старый ободранный диван с торчащими из ваты пружинами. Игра разгоралась снова.
Но с тех пор как началась война и любимый брат Вити ушёл на фронт, мальчик забыл свои детские забавы. Слуховое окно на чердаке затянулось паутиной, и в морозную зиму Витя сам порубил свой старый ящик матери на дрова.
Сейчас мысли Вити Матроса уносились к каменистым берегам под Севастополем, где сражался его старший брат – моряк Черноморского флота Николай Бобров.
С побелевшим от волнения лицом мальчик жадно вслушивался в каждое слово диктора:
«Неувядаемой славой покрыли себя защитники Севастополя. Они стойко и мужественно обороняют от немецко-фашистских захватчиков каждую пядь Советской земли…» [1]
Васёк мельком поглядывал на Витю, тихонько жал его тонкие загорелые пальцы.
1
Утреннее сообщение Совинформбюро от 2 июля 1942 года.
«Брата вспоминает…» – с тёплой жалостью думал он.
Сводка кончилась. Прохожие постепенно разошлись, а Витя всё ещё стоял и, забывшись, смотрел вверх, на громкоговоритель. Васёк тронул его за плечо:
– Пойдём!
Витя медленно повернул к нему голову. В его глазах блестели слёзы. Васёк заволновался.
– Витя, он вернётся, твой брат, ты не бойся! – поспешно сказал он, чтобы утешить мальчика.
Ресницы у Вити дрогнули, сбрасывая светлые капли слёз, губы зашевелились, но он ничего не сказал, только покачал головой и вытащил из-за пазухи пачку писем, завёрнутых в газетную бумагу. Письма были смятые, зачитанные, с истёртыми, расплывшимися буквами. Витя развернул одну бумажку и прочитал дорогие слова, написанные ему братом перед боем.