Васек Трубачев и его товарищи (илл. В.А. Красилевского)
Шрифт:
Елена Александровна слушала директора с большим вниманием.
– Да, но если они действительно занимаются… – неуверенно начала она.
Но Леонид Тимофеевич перебил её:
– Занимаются ли? И сколько времени у них остаётся на занятия? Ведь знай мы об этом раньше, ни о какой их работе на стройке не было бы и речи. А теперь будет большим огорчением для этих ребят, если оттого, что взрослые вовремя не помогли в учёбе, они сядут в пятый класс!
Елена Александровна вспомнила собрание, побледневшее
– Они не сядут, они уже чувствуют себя шестиклассниками! Я думаю, что они усердно готовятся сейчас. И хотя я поставила их в списки пятого класса, но ведь это только до осени. Совершенно невозможно считать их второгодниками!
– А кем их считать – шестиклассниками или пятиклассниками, – нам станет ясно после проверки их знаний. И поправить что-нибудь будет поздно, потому что скоро уже конец июля.
Леонид Тимофеевич остановился и внимательно посмотрел на Елену Александровну. Она сидела, опустив голову на руку, и глядела на директора потемневшими, встревоженными глазами.
– Так вот, вы понимаете теперь, почему к голосу каждой матери необходимо прислушиваться и в чём мы можем оказаться виноватыми?
Елена Александровна молча кивнула головой. Леониду Тимофеевичу стало жаль её.
– Синицына сказала мне, что они занимаются с матерью Пети Русакова. Это очень толковая женщина. Может быть, они прекрасно занимались – времени у них было вполне достаточно, – сказал он, ласково улыбнувшись. – Ну, в общем, мы это скоро узнаем. В воскресенье у нас поход на делянку, а после похода мы повидаемся с матерью Русакова и всё выясним… А сейчас идите-ка домой, воробушек!
Глава 48
Два письма
Ребята собрались у Васька, чтобы написать письмо родителям Мити. Нелегко было сообщить старикам о постигшем их несчастье. Ребята сидели глубоко задумавшись, не зная, с чего начать. В комнате было тихо. Тётя Дуня задержалась в госпитале. Электричество не горело, и Васёк поставил на стол круглую лампу с отбитым краешком стекла. Вспыхивая, лампа освещала серьёзные лица ребят. Сева держал наготове ручку и, поминутно обмакивая в чернильницу перо, отводил его в сторону от бумаги, чтобы не уронить кляксу. Ребята молчали, думали…
– Никто не знает, какой человек Митя, как он шёл по нашим следам с дядей Яковом, как привёл нас в лагерь… – грустно сказал Саша.
– А дядю Якова как жалко! – прошептал Петя Русаков.
– Неужели мы и Митю больше не увидим? – горько спросила Нюра.
Васёк глубоко вздохнул:
– Как такое письмо напишешь? Мы ведь уже не раз думали. И всё ничего не получалось. А ведь надо же наконец известить родителей.
Малютин снова макнул в чернильницу перо и придвинул к себе бумагу.
– Самое главное – начать, – озабоченно сказал Саша.
– «Дорогие Митины родители!» – с чувством продиктовала Лида.
Сева написал.
– Теперь надо очень осторожно, – испуганно предупредил он.
Ребята молчали, подыскивая подходящие слова.
– Лучше всего – писать прямо, – решил Мазин. – «Нам сообщили, что Митя опасно ранен…»
– С ума сошёл! – возмутились девочки. – Разве так можно? У Мити мама старенькая, она испугается сразу.
– Конечно. Сначала о жизни что-нибудь… вообще… как они живут… Что ты думаешь, Васёк? – спросил Одинцов.
– Я бы тоже сразу правду сказал, – нерешительно высказался Васёк.
– Нет, лучше подготовить, что вот у многих теперь горе, потому что война, – глядя на огонь лампы, начала Нюра. – «Дорогие Митины родители! Как вы живёте? У всех сейчас много горя…»
– Может, и правда… – вздохнули ребята.
– Давайте напишем начерно, а потом перепишем, – сказал Сева, записывая слова Нюры.
Но дальше дело не шло. Ребята предлагали то одно, то другое, но всем казалось, что это не те слова, что в них нет утешения и теплоты.
– У самих сердце болит, да ещё писать об этом надо, – расстроенно бормотал Мазин.
– И как это мы не можем написать! – с горечью сказал Одинцов.
– Так ведь это не простое письмо, – серьёзно возразил ему Малютин.
Васёк поглядел на часы – было очень поздно.
– Вот что, ребята: давайте расходиться по домам! Завтра нам на делянку идти. Придётся сегодня письмо отложить, но пусть каждый подумает хорошенько. Завтра соберёмся опять.
Хмурые и недовольные собой, ребята молча смотрели, как Васёк прятал в ящик стола начатый лист бумаги.
Когда все собрались уходить, дверь вдруг открылась и вошла запыхавшаяся от ходьбы тётя Дуня.
– Васёк, – крикнула она ещё с порога, поднимая вверх маленькое серое письмецо, сложенное треугольником, – тебе на госпиталь пришло! Читай скорей! Я всю дорогу бегом бежала. От кого бы это?.. Батюшки мои!..
Васёк схватил письмо и бросился к лампе:
– Ребята, от Генки! – Руки его дрожали.
Ребята онемели от испуга и ожидания.
В письме было наспех написано несколько строк:
«Дорогие товарищи, други мои! Один человек обещал мне доставить вам эту весточку, и потому спешу сообщить, что Митю вашего мы от смерти отратували, жив-здоров теперь будет боец Митя, не плачьте за него, други мои. Митя ваш на ноги ещё не встаёт и писать сам не может, но, чтоб вы не сомневались, что он выдужал от своих ран, шлёт собственноручную подпись и горячий комсомольский привет.
Внизу стояли две неровные буквы: «М. Б.».