Васек Трубачев и его товарищи (илл. В.А. Красилевского)
Шрифт:
– Срезать! – быстро догадывались ребята.
– Правильно. Надо срезать. Значит, измеряем, какой высоты собираемся делать забор. – Мироныч приставлял к слегам дощечку и вопросительно смотрел на ребят. – Можно повыше, а можно и пониже, смотря что нас интересует.
– Повыше, а то вес ребята лазить будут, – не ручаясь за себя, советовали школьники.
– Значит, судя по характеру учреждения, будем делать повыше. Сейчас отмерим точно сантиметром высоту и проведём карандашом черту на доске. Ну вот. Это, значит, у нас мерка. Прикладываем к ней другую дощечку,
Ребята хватали ручные пилы, раздавали друг другу «мерки». Мироныч не спеша закуривал папироску.
– Только, чур, работа аккуратность любит. Чтобы ни на один сантиметр не ошибаться. На глазок не полагайтесь! И торопиться нам некуда – пока что столбов у нас нет.
Столбы для забора, по словам Леонида Тимофеевича, ещё «росли» на делянке. Чтобы привезти их, требовались машины, но машин не было. Посоветовавшись с плотниками, Леонид Тимофеевич решил устроить поход на делянку, выбрать там подходящие деревья, на месте обтесать их и подготовить к перевозке.
А пока что Трубачёв и Кудрявцев, чтобы не терять времени, каждый на своём участке разметили места для столбов, вбили колышки и принялись рыть ямы. Грунт был каменистый, и работа оказалась трудной.
– Ты смотри, Матрос, – предупреждал Васёк, – ройте с передышкой, по очереди, а кто устал, пусть сидит – гвозди выпрямляет или штакеты отмеривает.
– Ладно, – кивал головой Матрос, но, оставшись наедине со своими пятиклассниками, хватал лопату и, поплёвывая на ладони, то и дело покрикивал на товарищей: – Эй, подтянись! Ну-ка, трубачевцы! Выбрасывай землю! Тащи носилки! Кто слабосильный – иди гвозди выпрямлять!
При этом живые глаза его то и дело косились в сторону соревнующейся с ними бригады Кудрявцева. Матрос знал досконально, что там делается. Каждое утро, раньше всех, когда на траве ещё лежала роса, он являлся на школьный двор, быстро и точно определял, насколько за день продвинулся Кудрявцев, сколько у него вырыто ямок, как подобраны штакеты и в каком порядке хранятся инструменты.
После обеда, докладывая Ваську о положении дел. Матрос, сверкая глазами, говорил:
– У них народу больше. Утром они нас перегоняют, а вечером мы равняемся. А нам надо впереди быть.
– Ничего. Всё равно скоро нечего будет делать ни им, ни нам – столбов нет, – хмуро отвечал Васёк и шёл к директору.
В доме пахло краской, в коридоре стояли мутные лужицы. В тех комнатах, где уже были сложены печи, рабочие белили потолки, красили стены. В пустом доме гулко раздавался голос дедушки Мироныча. Чаще всего старик спорил с Грозным, употребляя при этом громкие фразы, вычитанные им в заводской газете или услышанные где-нибудь на собрании.
– Вот ты говоришь, Иван Васильевич, что классы нужно покрывать масляной краской. А ты того не учитываешь, что масляная краска забирает весь воздух и детям в таком классе будет душно. А от нас Родина требует, чтобы мы трудились добросовестно, учитывая требования здравоохранения…
В нижнем этаже работал печник. Туго обвязав косынкой короткие светлые волосы и натянув на себя запачканный глиной и песком комбинезон, Елена Александровна брала из рук помощника кирпич, ловко и быстро шлёпала на него лопаткой размешанную в ведре глину, не глядя протягивала руку за вторым кирпичом, ставила его ребром на первый и, обмакнув руку в ведро с водой, сглаживала вырастающую стенку мокрой ладонью. При этом, морща покрытое жёлтой пылью лицо и поправляя тыльной стороной руки косынку, она изредка бросала короткое приказание:
– Воды! Приготовьте глину! Подавайте целый кирпич!.. На работу печника приходили смотреть все. Грозный, качая головой, недоверчиво заглядывал внутрь сложенной печи и подносил к дверке зажжённую бумажку. Бумажка вырывалась у него из рук и пылающим комочком улетала в дымоход Старик успокаивался.
Леонид Тимофеевич с любопытством смотрел на работу Елены Александровны и, подмигивая ребятам, шутил:
– Ну уж если зимой в школе будет холодно, мы с Елены Александровны штраф возьмём!
– А если будет жарко? – спрашивали ребята.
– Тогда тоже штраф!
– Несправедливо, несправедливо! – протестовали ребята. Леонид Тимофеевич делал удивлённые глаза:
– Как же несправедливо? Ведь Елена Александровна – печник! Должна заранее учитывать температуру.
– Боюсь, что раньше директору надо учесть, что лето кончается, а дров у него ещё нет! – лукаво говорил печник.
– Ага! Ага! – прыгали девочки. – Дров ещё нет! Дров-то ещё нет!
Леонид Тимофеевич жил наверху в маленькой комнатке, предназначенной для учительской. Грозный тоже часто ночевал в небольшой каморке около раздевалки.
– Скорей бы нам, Леонид Тимофеевич, всё своё имущество из госпиталя перевезти. Может, парты за зиму отсырели, подправить придётся, – говорил школьный сторож, – да и мою комнату под кладовую сестрица просит освободить.
– Всё сделаем, старина! Вот закончим ремонт и начнём обживаться, – весело отвечал Леонид Тимофеевич.
Он всегда казался бодрым и весёлым, хотя после дневных хлопот и беганья по разным делам, снимая ботинки и ощупывая внутри подошвы, громко удивлялся, что стелька гладкая и нигде не торчат гвозди.
– Странно, мне казалось, что я прямо на гвоздях хожу, – пожимая плечами, говорил он Грозному.
– Отдохнуть бы вам, Леонид Тимофеевич, – вздыхал старик.
– А я не устал. Мой отдых – работа, – улыбался директор.
Глава 43
Мать Нюры Синицыной
Елена Александровна сняла комбинезон, вымыла лицо и руки, расчесала мокрым гребнем растрепавшиеся волосы и присела отдохнуть.
Учительская казалась пустой, в пей было прохладно и чисто. Около стола стояли два кресла, и у выбеленной стены – мягкий кожаный диван. Леонид Тимофеевич ушёл по делам, попросив Елену Александровну заменить его, если будет спрашивать кто-нибудь из рабочих.