Ваш выход, княжна
Шрифт:
– Что же с нашей стрекозой? – говорил, как бы про себя Иван, осматривая Беату. – Боже, да у неё болевой шок! Эта тварь вывернула ей руки.
Он вправил Беате вывихи, но она даже не шевельнулась. Ян подозрительно посмотрел на Ивана.
– Что-то мало ты на слугу похож! Меня лечил. И с Беатой обращаешься, как… пан Вальтер.
– Не сравнивай меня с этим ублюдком!.. Что ж, в наблюдательности тебе не откажешь, что, впрочем, приводит меня к неутешительным выводам: наблюдательным можешь быть не ты один… Но обо мне потом. Посмотри, что этот зверь с девочкой сделал! Искусал ей спину, пожег грудь… Делал все, на что было способно его больное воображение. А чего стесняться, паненка разрешила… Я давно подозревал, что Епифан – психически ненормален. Случай с Беатой – ещё одно тому доказательство. Впрочем, именно таким он и устраивал своих хозяев: живой ужас замка!.. Одного не могу понять, чем же это так провинилась Беата, что Юлия отдала её Епифану?
Ян смутился – ему вовсе не хотелось давать какие бы то ни было разъяснения, тем более, что в глубине души он считал себя виноватым в случившемся с Беатой, и он не придумал ничего другого, как сменить тему этого щекотливого разговора.
– Одного я, Иван, здесь не понимаю: почему такое терпит Беата? Она же не собственность Юлии или пана Зигмунда?
– Еще один феномен. Добровольное рабство. Одни лишают себя жизни, другие – души. И свой мученический венец несут с удовольствием. А над ними – те, что получают удовольствие от их мучений. Такой вот странный симбиоз.
– Мне кажется, – тихо сказал Ян, – что в этом замке, как в заколдованном королевстве, все разом сошли с ума.
Беата зашевелились.
– Наверное, ты прав. Но больная приходит в себя. Нам нужно торопиться: скоро найдут Епифана. Надеюсь, тебя никто не заподозрит. Я отнесу Беату в её комнату, а ты Юлию отпусти. Не стоит так долго держать её под гипнозом. Упаси бог, Вальтер заметит, не знаешь, чем это может кончиться.
Ян вернулся в зеленую комнату, в которой так безмятежно провёл ночь, а наступивший день превратил его в мужчину. Отсюда начался его путь к познанию собственной души. Беата была теперь вне опасности, напряжение отпустило Яна, и он стал находить некоторую приятность в обретенной способности повелевать.
– Юлия, встань! – приказал он, подойдя к кровати, на которой безмятежно почивала первая жертва его новой одарённости.
Юлия послушно поднялась.
– Юлия, ты меня любишь? Скажи, что ты меня любишь!
– Люблю.
"Нет, – решил Ян. – это сказано без должного огня, без чувства!"
– Поцелуй меня.
Но и поцелуй вышел пресным, ненастоящим. Ян подумал, что это неинтересно, что-то, видимо, он делает не так! Надо вывести её из этого сонного состояния.
– Юлия, очнись, приди в себя!
В глазах Юлии загорелись наконец огни жизни.
– А теперь поцелуй меня как следует. Сама. Покажи, как ты меня любишь!
– Пся крев! – она с размаху влепила ему пощечину. – Что ты себе позволяешь, байстрюк! Возомнил о себе много, так?
И вышла, хлопнув дверью.
– Что-то не заладилось, – размышлял Ян, потирая ударенную щеку. – Надо попробовать ещё раз… Да, я и забыл – Иван собирался мне что-то рассказать.
Он пошел к камердинеру. Тот взволнованно ходил по комнате, потирая руки.
– Всё в порядке? Ну, слава богу! А я, видишь ли, всё не могу успокоиться после твоего рассказа. Мне, как врачу… да-да, я – врач. Только диплом получить не успел, война помешала. Я был безмерно увлечен своими исследованиями работы головного мозга. Моя монография о способности некоторых людей передавать мысли на расстояние вызвала интерес многих ученых. Некоторые называли меня шарлатаном от науки. Вообще-то, если честно, таких было большинство. Мне писали такие известные врачи… Кажется, я увлекся. Вряд ли тебе это интересно… С Юлией всё в порядке?
– Не совсем. Что-то я неправильно сделал. Но я только хотел, чтобы она себя как взаправду вела, а то будто неживая.
– Подожди, я ничего не понял. Объясни, что ты от неё хотел?
– Да просто чтобы поцеловала! А она дерётся. Сама же давеча приходила, гладила по-всякому. Я думал, любит.
– Господи, Янек. какой ты глупый! "Погладила, значит, любит!" Она погладила, как свою кошку. Кошка царапнула – она ударила.
– Ты так мне назло говоришь?
– Ладно, не ершись. Скажи лучше, ты приказал ей обо всем забыть?
– А разве нужно было?
– О, господи, конечно же!.. Горе с этими дилетантами. Теперь уже ничего не поделаешь, одна надежда на её шляхетскую гордыню; не захочет признаться. что высокородная уступила нищему крестьянину… Эх, разобраться бы во всем этом, изучить; что послужило причиной такой метаморфозы? Неужели контузия? Выходит, не было бы счастья, да несчастье помогло?
– Да объясни ты мне всё, Иван! Что ты бормочешь про себя, как деревенский дурачок.
– То, что с тобой случилось, – моя подтвержденная гипотеза; я высказал её ещё перед войной: человеческие органы чувств, как я считаю, со временем настолько усовершенствуются, что человек получит возможность видеть на расстоянии, сквозь землю и прочие препятствия, сможет читать мысли и передавать их на расстояния. Тогда меня высмеяли, как самонадеянного мальчишку. Более того, некоторые ученые утверждали, что человек не только не будет совершенствоваться, а наоборот, начнет деградировать по причине открытий, двигающих прогресс и постепенно освобождающих человека от естественного физического труда. Вследствие контузии, я думаю, у тебя произошёл разрыв эволюционной цепочки, а при выздоровлении она замкнулась накоротко. Какие захватывающие возможности для человечества могут открыться! Понимаешь?
– Не всё. То, что ты – большой врач, я понял, но что ты делаешь в замке Беков, прислуживая им?
– Это вовсе не замок Беков. Это замок Головиных!
– Юлия рассказывала, что все они умерли, наследников не было, потому замок им и достался.
– Им бы очень хотелось, чтобы наследников не было, но я пока ещё жив! Послушай, Ян, возможно, у нас больше не будет времени спокойно поговорить… Потрогай у меня на голове шрам. Чувствуешь? Сюда вошла пуля. Выходного отверстия нет. Так что, друг мой, осот ты вырвал, а корень остался. Я знаю, в Германии есть врач, который делает операции на мозге, но собой заниматься у меня нет времени.
Иван машинально тронул голову, будто пуля опять напомнила о себе.
– Хочешь знать, кто меня этой пулей наградил? Пан Зигмунд собственной рукой… Наука наукой, а Головины всегда состояли на государевой воинской службе. Началась война, и я поехал на фронт. В одном из боев ранило меня в ногу. Хоть и отстреливались мы до последнего, но патроны кончились, а немцы тут как тут, окружили и взяли в плен. Согнали нас, русских, в чистое поле за колючую проволоку. Медикаментов никаких. К счастью, было лето: нашёл я подорожник, ромашку – словом, рана благополучно затянулась. Начали мы с товарищами побег готовить, да тут на беду мою пан Зигмунд появился. Как выяснилось, он давно меня разыскивал, а судьба возьми да преподнеси меня ему, как сыр на блюдечке. Он сначала даже поверить не мог: правда ли, что я – граф; правда ли, что замок мой; действительно ли я – единственный наследник по мужской линии? Знал бы я, чем вызван его интерес, то вырвал бы себе язык!