Ваша С.К.
Шрифт:
Граф наклонил голову на бок и зло посмотрел на Федора Алексеевича:
— Я не с вами родниться собирался…
— Ой, да бросьте… Бросьте оправдываться! Верю я в вашу любовь. Это меня для виду женили, чтобы я с царской семьёй породнился. Семья моя потому под опалу и не попала, оба сына спокойно выросли — я их, правда, и не думал обращать… Я и при жизни-то мало ими занимался, все о Руси радел, да, как оказалось, плохо… Правда, на них мужская линия и прервалась, осталась внучка, за князя одного выдали, я за их родом и следил все четыре столетия. Мария не верила, когда говорил ей,
Федор Алексеевич снял с пальца перстень с рубином и вложил в графскую ладонь.
— Почему вы выбрали меня? — спокойно спросил Фридрих, надевая перстень.
— Я вас не выбирал. Это там, — Басманов ткнул пальцем в высокий потолок, — вас выбрали. Ох, надеялся… Надеялся, что сманите девку любовью… А вы благородным оказались! И ревнивым, как выяснилось. Приревновать бессмертную к смертному — это очень сильно любить надо. Смешно-то как, комедийно… Впрочем, история с Сергеем тоже смешна — смертный заботится о бессмертной, но что поделать… Послушайте, Фридрих, Светлана все еще очень и очень смертная… Она совершенно не чувствует приближения рассвета, может проснуться днем, а иногда ее не добудиться ночью. Она может не чувствовать голода по нескольку дней, а потом у нее нет сил добраться до источника крови… Мне постоянно приходилось забирать ее к рассвету из больницы, потому что она могла остаться на весь день с ранеными. Я следил за ней постоянно, приставляя к ней сопровождающих. Я вам все это рассказываю не для того, чтобы напугать. Просто она как младенец — ее беречь следует, она не способна выжить самостоятельно.
Басманов выдохнул и хлопнул в ладоши.
— Ох, как же я перепугался, получив от Сергея телеграмму. Она ведь и летать-то толком не умеет, сколько я ее ни учил. Не понимаю, как она добралась к вам в замок — наверное, крылья ее любви сильнее ее куцей вампирской природы.
Тут Басманов заметил среди доспехов лютню и сдернул со стены.
— Вы уж простите мне жуткую игру, граф, но раз гитары нет, а песня на язык просится…
И Федор Алексеевич заиграл простенький мотивчик.
— Где ты, голубка родная? Помнишь ли ты обо мне? Так же ль, как я, изнывая, плачешь в ночной тишине… Плачешь ли так же в ночной тишине…
— Простите…
В арсенальную ворвался Раду.
— Светлана сбежала, — выдохнул он, ничуть не удивившись, что застал сражающихся за песней.
Глава 54 "Пьяный трезвого не разумеет"
— Вы орлом умеете обращаться? — спросил Федор Алексеевич, и когда граф отрицательно мотнул головой, добавил: — Летучие мыши слепые, а что у вас со слухом? Сможете шелест голубиных крыльев уловить?
Накинув камзол прямо на голое тело, Фридрих выпрыгнул из башни, но через час вернулся ни с чем. Басманов все так же сидел на диване, но уже плакал. Граф машинально бросил ему кружевной платок и только потом заметил пустой графин без кровавого шампанского и лежащую на боку открытую и явно тоже пустую фляжку.
— Граф, а вы сами-то когда-нибудь плачете? — спросил Федор Алексеевич, утирая слезы. — Или только доводите до слез других?
— Вы что-нибудь придумали или только…
Граф махнул рукой на столик. Басманов перестал плакать и укрыл графин платком. Затем закинул ногу на ногу и вальяжно развалился на диване.
— У вас волшебный платок, — улыбнулся княжеский секретарь. — Право, это все ваше шампанское… Я после смерти ни разу не плакал. Ваш полет, как погляжу, не помог вашему горю?
— Федор Алексеевич, вы меня поражаете!
Фридрих с остервенением дернул вниз полы камзола, борясь с непреодолимым желанием схватить графин и запустить им в черноокого красавца, спокойно перебирающего янтарные пуговицы.
— А что вы хотите? — отозвался гость, расстегнув на кафтане последнюю. — Чтобы и я тоже наматывал круги вокруг вашего замка? Поверьте, у меня крылья отваливаются. Попробуйте сами махнуть отсюда в Питер…
— Вы все же думаете, что она отправилась в Петроград?
— О, да… Не на фронт же в рубахе из крапивы! Фридрих, дорогой, ищите лучше… Она ведь дочь критика С. Мирного, она не могла не оставить мужу записку. Она женщина — женщины не сбегают молча!
— Она просто не желала видеть меня действительно мертвым! — выпалил граф, точно из пушки, и Басманов откинулся на спинку дивана, схватившись за грудь.
— Опять вы за старое, Фридрих… — простонал он. — В этом замке один лишь дурак — это его хозяин, то бишь вы, милостивый государь. Светлана прекрасно знала, что я не убью вас. Ну, может, маленько попугаю. Но вы же не можете умереть от разрыва мертвого сердца!
Федор Алексеевич расхохотался, а граф, стиснув темные губы, вернулся к столу и снова принялся перебирать бумаги, даже залез в корзину, куда полчаса назад выкинул разорванный в клочья бракоразводный текст.
— Раду!
Оборотень влетел в кабинет, когда в нем еще не стихло эхо его имени.
— В темнице там царевна тужит, а бурый волк ей верно служит… Ошейник неси!
Раду кивнул и вышел, а через минуту в кабинет вбежал белый волк, держа в зубах кожаный ошейник.
— Что вы удумали на сей раз, внучек? — оживился Басманов.
— Ничего… Раду однажды нашел меня в сундуке, а теперь найдет и Светлану…
Нацепив зверю ошейник, граф подошел к столу, придвинул к себе лист бумаги, написал что-то и свернул записку трубочкой. Затем присел подле волка и привязал бумажную трубочку к ошейнику оторванной от камзола тесьмой. Федор Алексеевич недоуменно поднял брови. Граф хлопнул волка по боку, и Раду стрелой вылетел из кабинета.
— Вы думаете?
— Я ничего не думаю… У нас нет особого выбора. Меньше двух часов до рассвета, и если она действительно не способна…
— Послушайте! — почти закричал Басманов. — В замке много котов?
— Котов? — переспросил граф растерянно.
— Котов, которые гоняют по крышам голубей. Много?!
— Вы думаете, они ее съели?
Басманов от хохота согнулся в три погибели.
— Вы умеете обращаться кошкой?
— Нет! — тут же закричал граф, борясь с желанием выплюнуть ответ в лицо бессердечного прадеда сбежавшей жены.
— И я тоже не умею, а жаль… — отозвался Басманов и достал из-за пазухи вторую фляжку.