Ваша С.К.
Шрифт:
— Я хочу верить, что она меня спасала от Сашеньки…
— Святая простота…
Светлана вздрогнула от голоса отца. Князь стоял невдалеке на коленях, опершись на палку, которая под тяжестью его тела чуть ли не наполовину вошла в землю.
— Мне мстила… — Мирослав поднял потемневшие глаза на русалок и выкрикнул в их толпу: — Дрянь! — а потом прошёлся взглядом по каждой русалке: — Никому из вас веры больше от
Голос князя был тих, но от него мурашки бежали даже по мертвой коже.
— Где рубаха моей дочери?! — уже снова кричал Мирослав, продолжая стоять на коленях.
Русалки не отвечали, и граф сделал к князю нетвердый шаг.
— Помоги… — подкрепил его намерение тихой просьбой Мирослав и оперся на подставленное плечо. — Отведи меня, граф, обратно к ведьме. Самому не дойти…
— А как же княжна?
Но обернуться граф не сумел — синий взгляд князя приковал его к себе, как магнитом.
— Не смотри на неё такую. И знай, на тебя сейчас одна надежда. На твоё слово и силу воли — никто, окромя тебя, сейчас дочь мою не защитит. Твари эти лишь оберегов боялись…
— Так как оставить ее сейчас с русалками одну?
Князь тяжело выдохнул и попытался ослабить хватку графа на своем плече — не вышло.
— Она с нами пойдёт, — посмотрел Мирослав уже не на трансильванского вампира, а на дочь. — Скорости во мне сейчас, что в улитке. Немного…
Светлана сильнее запахнула сорочку и подвязала ее пояском, наспех сплетенным из травы одной из русалок. Влажная ткань едва доходила княжне до середины бедра, и она, чувствуя себя богиней-охотницей Дианой, с трудом поборола стыд и подлезла под вторую руку отца, в которой тот держал одолженный дедушкой Лешим посох. Они двигались медленно и молча, но горестные мысли все равно заливали бледное лицо княжны краской стыда.
Не дойдя до землянки совсем немного, они остановились. Светлана вскинула голову в том направлении, куда глядел князь, но не увидела в кустах ничего, потому вздрогнула, когда отец тихо позвал Дуняшу. Русалка вышла к ним с опущенной головой. От длинных волос остались одни лишь воспоминания в виде облезлых рваных прядей. Светлана могла догадаться, что отдирали от дерева пленницу ножом. Сарафан с рубахой были пыльными — Дуняша бросила их на тропинку, вступив в неравную борьбу с упырем.
— Подойди ко мне.
Она подошла и опустилась перед князем на колени, а тот сначала тронул ее макушку рукой, а потом уже склонился к ней с поцелуем.
— Не кручинься, Дуняшка. Волосы давно не главная красота женщины. Красота ее внутри.
Теперь русалка стояла перед ним во весь свой небольшой рост, и он трогал пальцами ее бледную щеку. Потом спустился рукой к груди.
— В сердце. Оно у тебя по-прежнему горячее. За то и полюбилась ты мне. Сразу приметил тебя среди подружек. Теперь ты и для других будешь выделяться, но не только волосами — сорока разнесёт славу о тебе по окрестным лесам.
Мирослав ещё что-то хотел сказать, да не успел. Отшатнулись они друг от друга, когда рядом на тропинку камнем упал чёрный ворон. Встрепенулся, отряхнулся и поднялся уже в человечьем обличье. Только наряд был драным — явно перьями где-то зацепился по пути.
— Ничего не желаю говорить при них, — заговорил князь раньше, чем Федор Алексеевич сумел прочистить горло для вопроса.
Но немой все же читался в его взгляде, который приковали к себе голые стиснутые коленки Светланы.
— Что вылупился?! Лети к Туули, проси одежду для внучки.
Секретарь поклонился и резво побежал к землянке.
— Там фуфайка Бабайкина! — звонко крикнула в спину прадеду Светлана. — И плащ графа!
— За плащом никак пошла? — повернулся к дочери князь.
Светлана глаза опустила.
— Об Александре справиться хотела, — она не сумела назвать поэта ласково Сашенькой.
— Справилась… — усмехнулся скрюченный Мирослав и покачал головой. — Дура! Из-за тебя Бурый мёртв, Дуняша острижена и господин Грабан едва дышит. Птичку жалко стало… Дура! — снова выплюнул он зло, но смотрел мимо дочери на дорогу, где только-только появился Федор Алексеевич.
Сейчас секретарь шёл неспешно в накинутом на плечи графском плаще, не заботясь о том, что ростом будет много ниже трансильванского гостя и плащ его сейчас волочится по пыли.
— Править тройкой умеешь? — спросил князь, не поворачивая головы, и графу пришлось догадаться, что адресат вопроса он. — Хорошо. Мои Тахи дорогу домой знают. Три дня стереги мою дочь, пока новая рубаха готова не будет.
— Неужто старую Леший не сыщет? — включился в разговор Федор Алексеевич, протягивая графу плащ, чтобы прикрыл тот бледно-молочную грудь.
— Сыскать уже сыскал, так вся вышивка загублена, — пробасил грозно князь, опиравшийся теперь только на посох. — Твоя лада сотворила али не твоя, разбираться не стану. Ей и так нет места больше в этом лесу и коль не можешь судить Прасковью по всей строгости, не начинай суда…