Ваша С.К.

Горышина Ольга

— Вы действительно думаете, что столько лет ее тут обереги спасали? — Графу пришлось повернуть голову к говорящей, стоявшей сейчас к нему непростительно близко для степенной дамы: — Неужели вы никого никогда не любили?

— После смерти нет, — ответил трансильванец тихо, смело глядя в бездонные глаза княгини. — Но если даже я могу не кусать вашу дочь, то не сомневаюсь, что и вы можете сдержаться… Не думаю, что я послан сюда князем, чтобы защищать Светлану от вас.

— Точно не для этого! — рассмеялась княгиня глухо. —

Если уж спасать кого от меня, так это нашу приживалку! Так что, граф, побудьте уж нынче рыцарем до самого рассвета! Оставьте мою дочь почивать. Ее прекрасно посторожит Бабайка. А я угощу вас теплой кровушкой в салоне… У нас даже будет музыкальный аккомпанемент, — княгиня сжала губы, и граф только тогда услышал нестройную фортепианную мелодию. — Эта мерзавка совсем совесть потеряла! — княгиня сжала кулаки. — Я заставлю ее играть вальсы Шопена. Вы любите месье Фредерика?

— Я не люблю танцевать, — ответил граф, оставаясь сидеть на стуле.

— Я не прошу вас любить. Я прошу вас составить мне компанию на оставшийся от ночи час. И спасти ещё одну девицу…

Княгиня подмигнула ему и обернулась к двери, в которой стоял Бабайка с камзолом в руках. Граф как бросил его в экипаж, так и забыл. Княгиня дождалась, когда гость оденется, отвернувшись лишь для вида, потому что слишком резво обернулась к его протянутой руке.

— Рыцарь печального образа… — снова подмигнула она гостю.

— Да бросьте, княгиня. Я довольно часто улыбаюсь. Просто сегодня не весело.

— Я вас развеселю, обещаю…

Они спустились в салон, и Олечка Марципанова, все в том же мокром платье, как ошпаренная кипятком, выскочила из-за рояля.

Глава 29 “Холодные мысли княгини Марии”

Сбежать в мокром платье у Олечки Марципановой не получилось — она растянулась на натертом паркете и решила не вставать. Жаль, притвориться мертвой даже при самом большом желании у давно мертвой девушки не получится, но вдруг повезет и в смерти и о ней все же забудут?

— Будешь играть нам! — Мария пригвоздила ее к полу ещё сильнее злым взглядом. — А я буду петь «На борзом коне воевода скакал… Дмитрия Минаева… — это княгиня говорила уже ласковым тоном графу. — Почти полвека минуло, а я, как девочка, все не нарадуюсь песне… Играй! — прорычала она уже в лицо поднявшейся с пола стенографистке. — Веселое…

Губы княгиня дрожали, как и все тело, и когда Олечка Марципанова заиграла веселый мотивчик, Мария оперлась рукой о корпус рояля и, прикрыв глаза, запела нестройно, явно пропев начало песни про себя:

— Всё в усадьбе исправно, слуга отвечает, лишь только издох любимый ваш сокол недавно…

И откашлялась.

— Ах, бедный мой сокол! — княгиня изменила голос на грубый, тот, которым недавно рычала на русалку: — Он дорог был мне… Какой же с ним грех приключился? — и снова Мария с трудом, но все же взяла высокие ноты: — Сидел он на вашем издохшем коне, съел падаль и с жизнью простился, — Как, конь мой буланый? Неужели пал, но как же погиб он, мой боже! — Когда под Николу ваш дом запылал, сгорел вместе с домом он тоже. — Что слышу? Скажи мне, мой терем спалён, мой терем, где рос я, женился? Но как-то случилось? — Да в день похорон в усадьбе пожар приключился. — О, если тебе жизнь моя дорога, скажи мне как брату, как другу: кого ж хоронили? — Покойную вашу супругу…

Княгиня отвернулась от рояля и сделала шаг к столику, на который в это время дворник тихо поставил два полных бокала.

— А в остальном, милый граф, у нас все хорошо…

Мария протянула гостю бокал и взяла свой:

— Ваше здоровье… — улыбнулась она явно через силу. — Мое сегодня не очень. Что там ещё, дядя Ваня?!

Княгиня хлопнула пустым бокалом по подносу:

— Письма-с! — ответил дворник тихо.

Мария вырвала у него всю связку и принялась швырять конверты на поднос один за одним:

— Доносы! Доносы! Доносы! Зачем ты мне принёс эту гнусность?

— Так никого ж больше нету-с, — пожал плечами несчастный дворник.

Княгиня удержала в руках последнее письмо.

— Граф! Это для вас! — она протянула конверт нераспечатанным. — Моя благодарность. Билеты на нашу национальную гордость — первый балет на русскую тематику — Конёк-Горбунок… Надеюсь, вы оцените хотя бы ножки Матильдочки Кшесинской, нашей несравненной царь-девицы, если русской темой после дня в деревне вы сыты… Вы сыты?

Подняла она глаза на графа, когда письмо исчезло из ее рук. Гость кивнул.

— Премного благодарен за такую заботу. Однако сомневаюсь, что смогу воспользоваться билетами. Господин Грабан очень плох… — граф замялся и добавил сухо: — После знакомства с русской деревней.

Княгиня потупилась и отвернулась:

— Простите… Тогда вот что… Раз вы в городе, то не могли бы оказать мне небольшую услугу, составив компанию моей дочери? Я не в настроении сопровождать Светлану, а перед постом мне не хотелось бы лишать бедную нашу дочь хоть мало-мальски сносного развлечения.

— На балет?

— О нет, что вы! — глухо кашлянула Мария. — Это скука смертная для девушки… Ведь женских ножек она не оценит. Конечно, если вы не желаете узнавать русскую цену смерти и любви, я пойду с ней сама…

— Я не понимаю вас, сударыня, — нетерпеливо перебил граф, явно запутавшись в мыслях хозяйки Фонтанного дома. — При чем тут смерть? — он побоялся добавить про любовь.

Княгиня, усмехнувшись, доковыляла до сидящей истуканом пианистки и что-то шепнула ей на ухо. Олечка Марципанова тут же выскочила из салона, и княгиня шумно опустилась на ближайший к инструменту стул. Бурная предыдущая ночь давала о себе знать наихудшим образом.