Ваша С.К.
Шрифт:
Глава 30 "Княжна в шляпке и Смерть в готическом плаще"
Жалование в Фонтанном доме получало только трое живых людей: дядя Ваня да конюх с кухаркой. Последние были мужем и женой. К тому же немые, что и следовало ожидать от прислуги не совсем живых и довольно словоохотливых хозяев. Дворника многие посетители Фонтанного дома считали досадным исключением из этого разумного правила, но не сами хозяева Фонтанного дома, которые тоже единственные в городе растили живую дочь. Он и его поганая метла из омелы, по завету предков князя Мирослава по отцовской линии, мирила в Фонтанном доме самых непримиримых врагов!
Однако трансильванского
Напуганный малый с вытаращенными глазами чуть не сшиб его с ног, вылетев из дверей второго этажа. Граф метнул ему в спину гневный взгляд, но не успел понять причину такого нечеловеческого ужаса — слишком уж скор оказался человек. Граф прибавил шагу, чтобы быстрее выяснить причину страха конюха.
В пустой детской царил истинно английский порядок — даже деревянная лошадка не раскачивалась. Граф против воли глянул на столик у окна, где раньше красовалась птичья клетка, и его сердце снова неприятно сжалось. И к собственному ужасу, он признался себе, что жалеет не раненого Раду, а проклинает свой глубокий сон, лишивший его шанса самому защитить княжну от посягательств безумного стихоплета. Но впереди целая ночь, а возможно и не одна, чтобы доказать девушке свою преданность. Увы, граф не знал верного ответа на более важный вопрос: почему ему так важно стать для дочери князя Мирослава особенным?
Перед графом белели две двери, но он чувствовал каждой клеточкой мертвого тела присутствие живого человека за правой из них. В груди сделалось томительно и при том радостно: слава всему сущему, страх конюха не связан с княжной.
— Светлана, мне надо с вами поговорить, — граф несколько раз протягивал руку, чтобы постучать, но всякий раз отдергивал: слишком уж близко от порога лежало распятие.
Какая предусмотрительная княгиня! Все-то у нее имеется — небось, и Библия на латыни есть, и Ветхий завет на арамейском. Победим полынь латынью и ударим по вампирью… Нет, стихи у него не пишутся ни утром, ни вечером! Он не по ямбам и хореям будет. Зато сила в его руках нечеловеческая, чтобы сокрушить всякого, кто посмеет воспользоваться отсутствием на княжне оберегов.
Граф принюхался, но запаха чеснока не уловил — наверное, связка висит у самого изголовья. Раз княгиня пообещала угостить его чесноком — значит, точно обложила им дочь.
— Обождите, граф, я еще не готова, — послышался из-за двери раздражённый голос княжны.
Граф почти что выдохнул в голос — жива и слава богу, а с плохим девичьим настроением он как-нибудь справится. Он отступил от двери, но тут же привалился к ней обратно, точно ошпаренный, нечаянно отступив в угол с иконой в серебряном окладе. И еле успел выпрямиться, когда распахнулась дверь, и на пороге возникла незнакомая барышня в лёгкой белой кружевной кофте и красной юбке в виде колокола, из-под которой выглядывали носы красных ботиночек.
— Вас прямо не узнать, Светлана, — выдохнул он и заодно перевел мертвый дух, чуть не стукнув себя по сердцу книгой, которую прочитал днем, и нёс вернуть.
На шее княжны блестело серебряное колье с жемчугами — и трансильванец понимал, что появилось оно там не без причины. Причиной являлся он собственной персоной. Русые волосы свободно спадали с плеч и были схвачены наверху заколкой-шляпкой в виде букета цветов. Да, была ещё одна маленькая деталь дамского туалета — в руках Светлана держала распятие. Граф оказался зажатым с двух сторон: сзади предательское серебро, впереди — то же самое, если не хуже, а между ними слишком маленькое пространство, поэтому предательскую дрожь в теле было уже не унять, как и онемение пальцев — пока только пальцев. Он из последних сил поклонился княжне и замер. Долгое мгновение — как сама вечность — она изучала его плотно стиснутые губы и только потом, заметив слишком уж частое моргание, отшвырнула распятие в дальний угол спальни.
— Простите, я подняла его машинально, чтобы не наступить, — виновато улыбнулась Светлана. — Я не желала причинять вам боль.
Княжна поправила идеально сидевшую на волосах шляпку и снова улыбнулась графу:
— Вы хотели что-то мне сказать?
— Вы сразили меня своим видом, и я уже не помню, зачем шел к вам, — граф сжимал и разжимал пальцы правой руки, проверяя их на гибкость, а левая рука намертво прижала к его груди злополучную книгу.
— Вы первый вампир, страдающий потерей памяти! — вновь нервно улыбнулась княжна. — Думали, я никогда не снимаю сарафана? Я не снимаю рубахи, которой у меня больше нет, но она прекрасно пряталась под приличный городской наряд. Так что вы хотели?
— Хотел пожелать вам доброго вечера и убедиться, что днем с вами ничего страшного не произошло. Я видел конюха…
— Для него произошло нечто страшное. Княгиня решила сама править зебрами. В этом моя вина и мне очень стыдно перед ним. Я попросила матушку вступиться за Сашеньку. Она единственная, кто может его сейчас спасти.
— А вы до сих пор желаете его спасти? — довольно зло, ругая себя на чем свет стоит, выдал граф.
Светлана гордо вскинула голову.
— Я желаю справедливости. А справедливости ради следует заметить, что в Сашенькиных злоключениях виновата исключительно моя матушка.
— И что для вас справедливость? Прощение для всех?
— Вы не поймете! — отчеканила княжна и отвернулась в сторону своей спальни с явным намерением вернуться в нее.
— Да и какое вам дело… До благополучия Сашеньки. Вы имеете полное право требовать для него наказания за нападение на господина Грабана. Что это вы так на меня смотрите? — вновь повернулась она к трансильванскому гостю.
— Вы случайно надели это колье? — голос графа звучал глухо тоже против его воли.
Светлана лишь на секунду взглянула ему в глаза и потупилась.
— Вы же знаете, что нет. Княгиня имеет такое же полное право вам не доверять, как и князь — верить. Я не стала бы сопротивляться, даже если б могла — я вчера открыла для себя одну истину, которой раньше по наивности своей не понимала: вы не звери, а несчастные пленники своей кровавой жажды. Мне вас искренне жаль.